День минотавра (Минотавр - 1)
Шрифт:
– Пойдем, - обратился я к ней.
– В моем доме мы будем в полной безопасности. И ты избавишься от чувства одиночества.
Она улыбнулась мне, и в ее улыбке были нежность и доброта, пришедшие еще из тех времен, когда не было Вавилона и пирамид в Гизе, хранящих мумии египетских фараонов. Лучи вечернего солнца коснулись ее волос, и они вспыхнули нежным дымчатым сиянием. "Почему лес для тебя остается чужим? подумал я.
– Ведь цвет твоих волос - это коричневый цвет плодородной почвы, на которой взрастает ячмень, и зеленый цвет нежных побегов, тянущихся к солнцу; это листья, трава и еще незрелый виноград. Коричневый и зеленый. Два цвета Земли. Почему ты боишься леса?"
Сквозь голубую дымку времени я увидел себя совсем еще подростком.
К моему дому мы направились по тайной тропе, которую можно было найти по опознавательным знакам: гнезду дятла, муравейнику, сложенному рыжими лесными муравьями, камню, похожему на кулак, и пню, помеченному черной краской. По дороге мы познакомились поближе, и Тея с Икаром рассказали мне о себе и о том, как попали в лес. Временами мы шли почти в полной темноте. Ветви, плотно сплетенные над нашими головами, не пропускали свет, и лишь изредка сквозь них пробивались отдельные золотистые лучики. Было душно и сыро, воздух давил на нас, и казалось, что мы передвигаемся по дну моря. Где-то высоко, как рыбы, мелькали голубые обезьяны, перелетающие с дерева на дерево, и только их крики напоминали о том, что вокруг нас деревья, а не кораллы или голотурии11. Тея, весело помахав им рукой, подозвала обезьяньего вожака и усадила к себе на плечо, обернув его хвост вокруг своей шеи наподобие ожерелья.
– У меня в Ватипетро была обезьяна.
– Тея улыбнулась: - Они не принадлежат лесу. Они совсем ручные, как египетские коты.
– Слишком ручные, - заметил я.
– Поэтому они нередко попадаются в лапы к медведям, и те их съедают.
– Смотрите-ка, - вдруг закричал Икар.
– Целое море цветов, а в середине маленькая коричневая крепость.
– Цветы называются гусиный лук, - сказал я и скромно добавил: - А крепость - мой дом.
Раньше это был не дом, а просто дуб, огромный, как кносская арена для игр с быками, но после того, как в него ударила молния, остался лишь ствол высотой в двадцать футов, служивший теперь деревянной стеной, в которой наверху были проделаны узкие амбразуры на случай осады. Внутрь вела широкая дорожка. Я подошел к двери и позвонил в прикрепленный к ней овечий колокольчик. За дубовой стеной, выкрашенной в красный цвет, послышалось быстрое топанье тельхина, спешившего отодвинуть задвижку. В лесу всегда нужно держать дверь на запоре. Как говорится в старой пословице - где нет замков, там есть трии. Застенчивый тельхин сразу же убежал, даже не поздоровавшись с нами. Он, как и все его соплеменники, боялся чужих. Однако в своей компании тельхины не такие уж тихони. Они любят похвастаться, бегают к девицам и обожают померяться друг с другом силой.
Я выбрал всю сердцевину дуба, и получилась стена, окружающая сад. Там я поставил складной стул, сделанный из цитрусового дерева, большой тростниковый зонт, похожий на те, с которыми критские дамы прогуливаются вдоль берега моря, и вертел для жарки мяса, глиняный очаг, чтобы печь хлеб и медовые лепешки. Кроме того, я соорудил фонтан, в который подается вода из горячего источника. В нем я принимаю ванну, а также мою посуду. Вокруг фонтана посажена тыква самых разных сортов, чечевица, по решетке вьется виноград, а рядом растет маленькое стройное фиговое деревце, дающее очень крупные плоды. А между очагом и зонтом - мои любимцы, маки с алыми лепестками и черными сердцевинками. И пусть только какой-нибудь сорняк посмеет закрыть от них солнце или же вороны решат поклевать бутоны - не поздоровится ни тем ни другим, и даже сам Зевс им уже не поможет.
Я всегда считал, что не надо исправлять природу, а сад - ее естественное продолжение. Я никогда не сажал цветы рядами, и нередко мои инструменты были разбросаны в живописном беспорядке по всему саду, будто упавшие с дерева ветви. Но Тея привыкла к аккуратным дворцовым
Мы спустились вниз, в мое находящееся под садом жилище, по винтовой лестнице, которая своей формой напоминала сердцевину раковины. Один из тельхинов зажег лампу, свисавшую с потолка на цепи, сделанной из сплава золота и серебра. Она раскачивалась от потоков воздуха, попадавших сюда с улицы. Стенами этого убежища служили скрученные корни, закрепленные так, чтобы получилась ровная поверхность, а более крепкие из них, напоминавшие слегка изогнутые сучковатые колонны, делили комнату на укромные уголки. Можно сказать, я отвоевал для себя небольшой кусочек леса. Нет, не отвоевал, никогда не любил я это слово. Доверился лесу, вручил свою жизнь переплетающимся корням, удерживающим толстый слой почвы у меня над головой и под ногами, охраняющим меня и дающим мне силу. В них и красота, и польза. Подобно тому, как кусок дерева, долго пролежавший в воде, попадая в огонь, окрашивается в разные цвета, мои коричневые корни отливали в свете глиняной лампы малахитом, янтарем и лазуритом - цветом моря, леса и неба. Так же как волосы Теи, ведь коричневый цвет не простой, в нем живет много разных оттенков, их надо только пробудить к жизни нежным прикосновением луча света.
Мертвые корни были абсолютно сухими, на полу лежали циновки из тростника, два открытых очага давали приятное, ровное тепло. В комнате было уютно, как в беличьем гнездышке. Много ночей провел я здесь со своими друзьями. Мы потягивали пиво, беседовали, и вскоре начало казаться, что корни над нашими головами шевелятся, превращаясь в больших добрых змей, и духи-покровители предлагают нам свою поддержку и защиту. Но любил я и просто почитать. Самым дорогим для меня предметом был низкий цилиндрический сундучок, в котором хранились свитки: "Блаженны ли Блаженные острова?", "Песни кентавров", "Стук копыт в Вавилоне". Я читал это, чтобы хоть отчасти компенсировать недостаток личных впечатлений - я ведь совсем не путешествовал и почти не выходил за пределы леса. Как сказал бы прапрадядюшка Икара, "не путешествовавший минотавр - это голодный минотавр, и чтение заменяет ему пиво и медовые лепешки".
Но уютные комнаты не всегда бывают чисто прибраны, и утром, вовсе не ожидая гостей, я сложил в кучу рядом с ручной мельницей кухонную посуду, блюдо с остатками хлеба и треножник, на котором я готовил жаркое из ласточкиного гнезда. В мельнице я мелю зерно, и как раз сегодня я совершенно случайно просыпал на пол муку.
– Пойду поищу что-нибудь на ужин, - сказал я.
Вы, наверное, помните, что в моей пещере не оказалось мяса, а хищные тельхины скорее превратятся в каннибалов, чем начнут есть овощи.
– Но сначала покажу вам вашу комнату. Я устроюсь здесь, а вы можете занять мою спальню.
Она находилась у самой лестницы - круглая и уютная, как нора кролика, маловата для меня, но достаточно большая для Теи и Икара. Пол был устлан мхом и пуховыми подстилками из птичьих гнезд. Из мебели там были только стул на трех ножках и сундучок, в котором я держал тунику на случай холодной погоды и круглые сандалии, специально сшитые по форме моих копыт. В них я ходил в карьер собирать драгоценные камни.
Икар бросился на пол и издал радостный вопль, сравнимый лишь с криком осла, с самого раннего утра тащившего тележку и наконец с заходом солнца вернувшегося домой, к своей соломенной подстилке.
– Мягко, как на клевере, - сказал он, устраиваясь поудобнее и вынимая из кармана Пердикса, чтобы тот сам нашел себе место.
Но Тея, как я заметил, не разделяла его восторга. Честно говоря, я ждал, что она похвалит комнату. Вместо этого она пошевелила ногой птичий пух, проверяя, достаточно ли он чистый. И тут я понял, что жилище мое абсолютно непригодно для женщины.