День независимости. Часть 2
Шрифт:
— Кустарщина?
— Не исключаю. Но гениальная!.. Если ее сделал самоучка, он должен иметь широкие познания химии. С бухты-барахты; человеку с улицы, это не по плечу.
Итак, заключение экспертизы только сгустило туман, вместо того, чтобы его развеять. Адская машинка сделана руками доморощенного кулибина. Мощности ее хватило, чтобы разметать в клочья автобус вместе с пассажирами. Список погибших на двадцать второе число составлял тридцать четыре человека, пропавшими без вести значились
Когда единственный выживший свидетель — водитель автобуса Вострецов — очнулся, из больницы в УФСБ немедленно поступил звонок.
Поговорить с раненым поехал Сажин; не терпелось заполнить пробелы в деле.
В коридоре реанимационного отделения он отвел в сторону лечащего врача:
— Как состояние Вострецова?
— Стабильное.
— А характер ранений?
Теребя висевший на шее блестящий фонендоскоп, врач сказал:
— Осколочные поражения. Слегка задето правое легкое. Если есть желание, пройдемте в кабинет. Образцы у меня.
…Сажин держал в руках прозрачный пузырек, в котором перекатывались крупные обрубки гвоздей.
— Были и другие осколки, — пояснил врач. — Стекло.
— Стекло? — переспросил полковник, забыв о пузырьке.
— Ну да. Я сначала значения не придал. Знаете, поражение могло произойти от лобового стекла. Вострецова ведь спасло именно оно… Но вот разница, для автотранспорта его обычно изготавливают из более… пластичного, что ли, материала? Вроде оргстекла. Оно устойчивее при ударах, и редко рассыпается на мелкие фрагменты.
— А в Вострецове сидело бытовое?
— Да. Причем, видно по цвету, набили обычных бутылок.
Александр Тихонович Вострецов лежал под капельницей, не открывая глаз. Перевязанная грудь медленно вздымалась и опускалась. От сложного оборудования к нему тянулись щупальца электродов; закрепленные на присосках датчики передавали показания на крохотный монитор, по которому бежали кривые зигзаги.
Подсев к кровати, Сажин негромко окликнул раненого.
Вострецов его услышал. Веки дрогнули, и глаза открылись. Мутный еще взгляд безо всякого смысла уперся на незнакомого посетителя.
— Как вы?
— Ничего… — слабо ответил водитель. — Я в больнице?
— В больнице, — успокоил Сажин. — Вы можете говорить?
Вострецов закрыл и вновь открыл глаза.
— Хорошо. Мне необходимо кое-что узнать у вас. Вспомните, не было в салоне посторонних предметов?
Пауза была недолгой.
— Нет. Перед рейсом я… лично осматривал автобус…
— Значит, не было… Александр Тихонович, я понимаю, как вам тяжело, но постарайтесь припомнить еще одну подробность. Среди пассажиров кто-нибудь перевозил громоздкие вещи? Я не знаю: коробки, мешки, тяжелые по весу?
Водитель вновь прикрыл глаза. Молчал он на этот раз долго, и Сажин забеспокоился, не стало ли ему плохо? Но, потрескавшиеся серые
— Нет… Я… наблюдал за посадкой… Туда и пустому не втиснуться, не то что…
— Ну, а те, кто сходил? Вы не обратили внимание на подозрительное поведение?
— Ничем… не могу помочь.
Сажин извинился за беспокойства и покинул палату…
Преступление, несмотря на усилия оперативников, продолжало висеть темняком. Ни опросы в гостиницах, ни проверки снимаемых квартир по спискам риэлтерских компаний, ни рейды по притонам результатов не принесли.
30
Воронеж. 22 мая.
16 ч. 25 мин.
В двухкомнатной квартире смотрели телевизор. Желобов, оседлав кухонную табуретку, пьяно таращился в мерцающий экран.
Пил он уже подряд вторые сутки, но водка не помогала, а лишь на короткое время оглушала, подавляя нарастающий страх.
Кадры горящего автобуса обошли все центральные телеканалы, и, когда время подходило к очередному выпуску новостей, что-то тянуло его, и Желобов включал телевизор, каждый раз заново проигрывая для себя то утро.
Не каждый день ему доводилось собственными руками лишать жизни столь большое количество людей, чтобы воспринимать спокойно. Он и сейчас, казалось, ощущал ту давку в автобусе…
Протискиваясь к дверям, он больше всего боялся, что кто-нибудь заметит оставленный в углу у поручня кейс, и окликнет его, или поднимет тревогу.
Но люди спешили по своим делам, под ноги никто не смотрел, и ему удалось благополучно сойти за считанные минуты до взрыва…
…При виде обгоревшего трупа, который спасатели упаковывали в серебристый мешок, лицо его исказилось, как от зубной боли. Развернувшись к столу, он налил себе полстакана и залпом выпил.
— Чего ты мучаешься? — спросил Олесь, читающий на диване книгу. — Молоток, все сделал чисто…
— А… пошел ты! — окрысился Желобов и потянулся за бутылкой. — Знаешь, кто мы? Знаешь?! Эх… — он заскрипел зубами.
Приходько, не меняя интонации, спросил:
— Кто?
— Твари мы!.. Убийцы!
— Встряхнись, щенок, — оторвался от доски с нардами Ян Криновский. — Орешь, как резаный… А ты что на дурака пялишься? — набросился на Казбека, партнера по игре. — Ходи, давай.
Давясь водкой, Желобов допил стакан и обхватил руками голову.
Не зря мать его учила: «Не бери пример с этого хулигана Задорина! Попомни мое слово, тюремщик растет!». А как не брать, когда Сергею, напротив, хотелось во всем походить на Кирилла, которого уважали и боялись многие пацаны в округе.
Здоровый, высокий, независимый, Задорин в пятнадцать лет уже смотрелся как девятнадцатилетний. Девчонки липли к нему, дрались между собой за право погулять с ним. Взрослые парни здоровались за руку, как с равным, и не чурались общения.