День очищения
Шрифт:
— Почему?
— Нипочему, отстань, босс.
— Вот, теперь узнаю свою сотрудницу. А то уж думал, не заболела ли?
— Для тебя я тоже «злая жаба», да? — насупилась Швабра.
— А тебе не всё равно?
— Не знаю. Может, и всё равно. А может, и нет. Мы, девушки, такие непредсказуемые…
— Ладно, раз пришла, помоги подготовить зал. Так и быть, дам сверхурочные.
— Серьёзно? Не похоже на тебя, босс.
— А что ещё делать с человеком, которому, кроме как на работу, и пойти-то некуда?
Швабра принялась, злобно сопя, снимать стулья со столов и расставлять
— Уел, — признала она, закончив. — Сама не знаю, как дошла до жизни такой.
— Какой?
— Когда кроме как с начальством и поговорить не с кем.
— А подружка твоя белобрысая?
— Она, конечно, да, но… Знаешь, у неё своих проблем выше крыши. Да таких, что моя жизнь кажется выигрышным лотерейным билетиком. Не хочу её грузить.
— Ладно, что там у тебя стряслось? Вижу, что хочешь рассказать.
— Не твоё дело, босс, не надо лезть…
— …в твою жизнь, — закончил я. — Как скажешь. Принеси кофейные чашки, скоро заявится утренний клушатник. Надеюсь, твоя подружка не заморочит голову Говночелу, и он притащит пироги вовремя.
— Ой, что там морочить, я тебя умоляю! Вакуум между ушами?
Закончив приготовления к утреннему открытию, Швабра уселась на табурет у стойки. Вздохнула, поёрзала. Вздохнула снова. Выпила тоника со льдом. Помыла стакан. Вернулась.
— Что ты маешься? — спросил я. — Говори уже.
— Блин, раз ты так настаиваешь… Маме стало лучше!
— Это же хорошо?
— Надеюсь. Не знаю. Боюсь думать об этом. Она уже несколько лет вставала из кресла перед телевизором только в туалет и на кухню. Еду я ей оставляю в холодильнике или на плите. Поест и обратно уходит. Пялится в телек сутками, без звука, даже ночью не даёт выключать. Там один шум на экране, а она смотрит. Так в кресле и спит. Или вообще не спит, не понять уже. А сегодня вышла на крыльцо, представляешь? И даже как будто меня узнала, что ли… Но, может, и показалось. Посмотрела так, как будто я для неё существую. Пусть даже просто как движущийся объект…
— Ты рада?
— Блин, вот честно? Не знаю, босс. Слишком долго её в моей жизни не было. Что я буду делать, если она вдруг вернётся? Скажу: «Привет, мам?»
— Для начала неплохо.
— Блин, босс, да я без понятия, где все эти годы носило её крышу. Если она со мной заговорит, я, наверное, завизжу и описаюсь.
— Скучаешь по ней?
— Я её почти не помню, босс. Не знаю, какой она была… до того.
— А твой брат?
— Какой брат? — удивлённо посмотрела на меня Швабра.
— Твой старший брат. Он её не помнит?
— Босс, ты чего? У меня нет брата. И никогда не было. Слушай, у тебя-то всё с крышей в порядке?
— Ничего, — отмахнулся я, — проехали. Перепутал что-то. Бывает.
— Блин, босс, ты меня так не пугай! Если у тебя кукуха вылетит, кто мне платить будет?
***
Панк и блондинка успели вовремя, клушатник получил свою выпечку. Я таскаю им кофе, они слушают
— …Отродье должно умереть! Смерть отродью! — это милый звуковой фон к разговору трактирщика с дочерью.
— Отец, они сожгут таверну.
— Не бойся, покричат и успокоятся. Надо просто пережить сентябрь, потом страсти остынут…
— Нет, ты же видишь, с каждым днём всё хуже. Сначала они молча переглядывались, потом шептались, потом бормотали вполголоса, теперь орут. Как скоро появятся факелы?
— Может быть, обойдётся?
— А если нет? Что мы будем делать?
— Не знаю.
— Ты должен сделать так, как они говорят, отец. Убить меня.
— Ты с ума сошла?
— Я не человек. Я отродье ведьмы. Я не рождалась от женщины, я не твоя дочь, я не знаю, что я такое и зачем живу. Не знаю, чего от себя ждать. Скоро мне исполнится полторы дюжины лет, а отродья не должны становиться взрослыми. Что со мной будет? Кем я стану?
— Я готов рискнуть.
— Но почему, отец?
— Я знаю тебя полторы дюжины лет. Если ты не человек, то кто тогда человек? Если ты не достойна жить, то кто достоин?..
Я подумал, что кризис взросления и подростковой самоидентификации в этой постановке подаётся чересчур драматично. Впрочем, может быть, так и нужно. Подростки всё воспринимают чересчур драматично. Во всяком случае, насколько я могу судить со стороны. Личного опыта в этой области у меня по ряду причин нет.
Пока дамы «клушатника» внимают радиодраме, блонда с Говночелом обихаживают растительность на заднем дворе, а Швабра на них шипит и плюётся во все стороны ядом, я неспешно изучаю записи покойного Калдыря. На первый взгляд они выглядят довольно безобидными, представляя собой нечто вроде выжимок заводской логистики. Входящие грузы. Исходящие грузы. Перемещение грузов по складу. Межцеховые транзакции. Цифры, артикулы, техническая нумерация. Мне это не говорит ни о чём, но я легко могу представить, что для кого-то эта информация имеет большую ценность. Достаточную, чтобы за неё убить.
Заметки в тетради черновые. На их основании покойный, скорее всего, составлял развёрнутые отчёты и отправлял их в защищённых от вскрытия конвертах кому-то интересующемуся. Вследствие чего и стал покойным. Как вариант. Если кто-то внедряется на закрытое предприятие в целях промышленного шпионажа, а потом его находят убитым, то связь между этими двумя событиями не обязательна, но весьма вероятна. Профессиональный риск, так сказать.
У меня картина происходящего на заводе из записей Калдыря не складывается. Вне контекста все эти артикулы непонятны. Единственное информативное сообщение представляет собой, вероятно, черновик отчёта: