День освобождения Сибири

Помозов Олег Алексеевич

Ну и, наконец, в районе Сызрань-Пенза дислоцировались: личный состав разоруженной уже к тому времени 1-й артиллерийской бригады, 1-го и 4-го полков в полном составе, а также 1-й запасной полк. Причём несколько чехословацких батальонов, по-прежнему охранявших от немцев подступы к Пензе, находились в тот момент при полном вооружении и боекомплекте. Этой волжской группировкой примерно в 8–9 тысяч солдат и офицеров по поручению челябинской конференции командовал поручик Чечек. Уральская (челябинская) группа, насчитывавшая в своём составе тоже около 9 тысяч военнослужащих, поступила под начало подполковника Войцеховского, «сибирские» батальоны чехословаков общей численностью примерно в 4 тысячи человек возглавил по поручению конференции капитан Гайда, ну а во Владивостоке, тут уж, как говорится, сам бог велел, легионерами командовал начальник штаба корпуса генерал Дитерихс [400] . Ну вот, собственно, кажется, и всё.

400

Генерал-майор М.К. Дитерихс во главе передовых частей второй дивизии находился в это время уже во Владивостоке. Штабной вагон генерала, по свидетельству очевидцев, внутри был увешен иконами и другой

религиозной атрибутикой; позже, уже после победы антибольшевистского восстания, к ним добавятся ещё и многочисленные монархические символы императорской России.

ГЛАВА ВТОРАЯ ДЕНЬ ОСВОБОЖДЕНИЯ СИБИРИ

Надо быть свободным и больше смерти страшиться рабства.

Платон. Государство

Любовь святая к Отчизне

Веди нас, поддерживай нас.

Свобода — тебе наши жизни,

Сражайся в наших рядах!

Руже де Лиль. Марсельеза (перевод И.В. Косич)

Днём освобождения Сибири Григорий Николаевич Потанин назвал 26 мая 1918 г. Ту же самую дату в качестве официальной впоследствии подтвердило и Временное Сибирское правительство. И в самом деле, именно 26 мая (в воскресенье, кстати) в результате целого ряда событий, растянувшихся на ночь, день и ещё одну ночь, советскую власть свергли сначала в Новониколаевске, потом в Челябинске, а за день до этого (25 мая) — в Мариинске. 26-го же числа была осуществлена попытка вооруженного мятежа и в главной цитадели советской Сибири — в городе Иркутске. Инициаторами и, собственно, главными участниками сего «стихийного бедствия» стали военнослужащие Чехословацкого корпуса, о которых мы предварительно и достаточно подробно рассказали в предыдущей главе.

Почти в то же самое время, а точнее двумя днями ранее, в пятницу 24 мая, серьёзный вооруженный инцидент произошёл и в Томске, в нём приняли участие советские красногвардейцы, с одной стороны, и боевиками из офицерско-эсеровского антибольшевистского подполья — с другой. Следует заметить при этом, что данное вооруженное столкновение произошло без какого-либо участия со стороны чехословацких легионеров, их вообще не было на тот момент в городе [401] . Опасаясь неправильной интерпретации с нашей стороны, а тем более искажения исторических фактов, мы вместе с тем, осознавая, что ничего случайного нигде и никогда не происходит, всё-таки полагаем, что и случившееся 24 мая в Томске вооруженное противостояние со стрельбой имело последовательную логическую связь не только с предыдущими, но и с последующими событиями подобного рода и послужило, таким образом, если не началом, то, во всяком случае, — своего рода прологом предстоящей великой битвы за освобождение Сибири.

401

Томск, кстати сказать, оказался единственным крупным городским центром Сибири, в котором бои с советской властью велись исключительно силами местных подпольщиков, без помощи чехословаков.

1. События 24 мая у женского Иоанно-Предтеченского монастыря в Томске

Днём 24 мая Томск внезапно был взбудоражен тревожным колокольным набатом, раздававшимся с территории Иоанно-Предтеченского женского монастыря [402] . Его спустя некоторое время поддержали колокольни и некоторых других церквей города. И в тот же час, словно по заранее обговорённому плану, из близлежащих улиц стали стекаться к монастырю горожане (хотя понятно, что многие пришли на звон колоколов чисто по собственной воле, ни с кем заранее не договариваясь), другие же начали собираться около своих приходских церквей. Потом вдруг неожиданно со стороны монастыря раздалась ещё и интенсивная оружейная стрельба, продолжавшаяся с перерывами в течение примерно полутора часов. Советские историки всегда трактовали это событие как заранее спланированную провокационную акцию со стороны офицерского антибольшевистского подполья [403] . Так что же произошло на самом деле?

402

Находился в районе современной улицы Вершинина (бывшей Торговой) на территории нынешнего студенческого городка политехнического университета.

403

Больше всех преуспел в этом плане известный кемеровский историк В.А. Кадейкин, утверждавший в своей работе «Рабочие Сибири в борьбе за власть Советов…» (1966 г.), что 24 мая в Томске начались ни много ни мало, а уже самые настоящие «уличные бои с вышедшими из подполья контрреволюционными бандами».

В мае, как писала местная газета «Знамя революции» (№ 99 за 1918 г.), а также «Омский вестник» (№ 101 за тот же год), в результате ревизии двух крупнейших томских монастырей, мужского — Алексеевского и женского — Иоанно-Предтеченского, удалось выявить значительные запасы продовольствия в виде муки, круп, масла, солений и даже варений, а также значительное количество домашнего скота — коров, лошадей и овец. По постановлению Томского исполкома некоторую часть продовольственных запасов решено было реквизировать [404] в пользу Союза увечных воинов (инвалидов первой мировой войны), а также на нужды городских Домов презрения [405] . В добавок к этому, согласно тому же постановлению, подлежали конфискации ещё и несколько коров — для снабжения молоком детских приютов, и одной лошади — для распашки огородов там же, в Домах для сирот.

404

Вполне могло быть, что подлежавшее изъятию продовольствие вовсе и не являлось излишками, поскольку в монастырях, кроме многочисленной братии, самих монахов и монахинь, имелись ещё и послушники с послушницами, а также приютившиеся странники и нищие, а в женском монастыре — так ещё и целый общежитский дом (дом трудолюбия) для девочек-сирот. Однако такова уж была на тот момент политика советской власти. В результате необдуманных действий по национализации и раскапитализации бизнеса, в том числе и торгового, уже через несколько месяцев

после прихода к власти большевики ввергли страну в тяжелый продовольственный кризис, во избежание катастрофических последствий которого им и приходилось прибегать к политике постоянных реквизиций. Вспоминаются в связи с этим слова известного русского философа Владимира Соловьёва, который в отличие от некоторых других собратьев по цеху никак не хотел признавать марксизм новой религией, поскольку находил между идеалами, допустим, христиан и идеями радикальных левых некую «маленькую» разницу: «первые говорят — отдай своё, — писал он, — а вторые — возьми чужое».

405

Всего в Томске на тот период имелось девять Домов-приютов, среди них пять детских: три приюта (видимо, муниципальных) для солдатских детей (на ул. Белой, дом № 1; на Соляной площади — № 7 и на Большой Подгорной — № 10), а также два частных приюта для детей-сирот: Королёвский и Пушниковский (названные так в честь купцов-меценатов, профинансировавших их организацию).

22 мая с накладными на продовольствие от Томского совдепа к стенам женского монастыря подъехал на автомобиле председатель Союза увечных воинов в сопровождении нескольких товарищей по «профсоюзу». Однако, несмотря на имевшиеся у него на руках документы, выданные городской властью, перед ним, а также перед недоумевающими взорами его товарищей предстали наглухо закрытые крепкие железные ворота, с обратной стороны которых монастырский староста в самой что ни на есть категоричной форме отказался выполнять требование незваных гостей — впустить их на территорию женской обители. Покрутившись некоторое время у монастыря, но так и ничего не добившись, горе-реквизиторы отправились, что называется, несолоно хлебавши, ни с чем, да восвояси. Получив в прямом смысле слова от ворот поворот, они, что вполне естественно, тут же пожаловались по инстанции на своих обидчиков, вследствие чего настоятельница монастыря мать Зинаида буквально на следующий же день была вызвана на «ковёр» к управляющему делами Томского исполкома Фёдору Орлову. Доподлинно неизвестно, каким образом удалось тогда уговорить упорствующую игуменью, но, как свидетельствует «Знамя революции» (№ 102 за 1918 г.), она дала-таки официальное согласие на конфискацию части продовольственных запасов монастыря в пользу инвалидов войны и детей-сирот.

И вот в пятницу 24 мая уполномоченные от Союза увечных воинов во главе со своим председателем вновь явились к воротам Иоанно-Предтеченского монастыря и на сей раз уже без всяких проблем были допущены на его территорию. Однако, как только грузовичок с инвалидами заехал внутрь скрытого за каменными стенами двора, кто-то из служек, видимо, на основании специального распоряжения, полученного заранее, начал бить в набат монастырской колокольни. На его тревожный звон тут же отозвались колокола некоторых других томских церквей, после чего к стенам Иоанно-Предтеченской обители стали быстро стекаться люди из близлежащих городских кварталов. Некоторые из прибывших так, на всякий случай, а может быть, действительно, по заранее достигнутой договорённости явились к месту происшествия даже и с оружием. В это время монахини стали усердно распространять среди собравшейся толпы ложные слухи о якобы намечавшейся в тот день полной конфискации всего церковного имущества, то есть не только продовольствия, но и предметов религиозного культа — икон, святых реликвий, а также драгоценной утвари и пр. Мгновенно возбудившиеся от такого рода известий люди тут же ополчились против прибывших реквизиторов, которые, внимательно наблюдая конечно же за всем происходящим, предпочли себе во благо вновь ретироваться, дабы не подвергать своё и так уже изрядно подорванное на минувшей войне здоровье новым рискам.

Однако, как только представители Союза увечных воинов покинули территорию монастыря и оказались в безопасности, они, добравшись до ближайшего телефонного аппарата, с трудом обнаруженного где-то на частной квартире в одном из ближайших домов (какое неудобство — сотовых-то не было), тут же сообщили обо всём случившемся в исполком. Там, узнав все подробности, сочли на этот раз, что вариант мирных переговоров со служителями культа полностью себя исчерпал, и распорядились выслать к монастырю для наведения порядка и осуществления продовольственной экспроприации караульную команду в количестве шести человек. Однако высокие начальники, как довольно часто случается, чего-то не учли, в данном случае — масштабов разгоравшегося конфликта, и их затея в очередной раз полностью провалилась. Караульная команда оказалась слишком незначительной, поэтому её, а вместе с ней и вновь явившихся под их охраной инвалидов толпа, собравшаяся у главных ворот монастыря, тут же опрокинула вспять, в результате чего раздалось уже и несколько первых выстрелов, сначала — с одной стороны, а потом — и с другой.

И только после того, как до центра города донеслись сухие отзвуки отдалённой перестрелки, в исполкоме приняли, наконец, решение послать к монастырю усиленный отряд рабочей гвардии. Возглавить эту экспедицию вызвался председатель томской ЧК, знакомый уже нам Дмитрий Кривоносенко, который вместе со своим молодым помощником Виктором Нанявой прямо из здания исполкома направился в штаб Красной гвардии. Но, прибыв туда, чекисты узнали, что вооруженные гвардейцы несколько минут назад уже отбыли к монастырю, поэтому им ничего не оставалось, как в сопровождении только двух конных бойцов выехать на место громко заявившего о себе в тот день происшествия. Добравшись до монастыря и войдя внутрь его ограды, Кривоносенко и Нанява неожиданно оказались вдруг один на один с многочисленной толпой до крайности перевозбуждённых граждан, вследствие чего попали под самую что ни на есть раздачу прямого народного волеизъявления и гнева.

Когда чекисты поняли, что они очутились в умело расставленной кем-то ловушке, было уже слишком поздно. Их, оставшихся лишь вдвоём (конногвардейцы ускакали искать основной отряд), тут же окружила плотная толпа, преисполненная крайним недовольством от одной общей свалившейся на них, понятно, не только в тот день, а ещё раньше беды. В их числе, в первую очередь, выделялись чрезвычайно разгневанные женщины (а они, как известно, весьма и весьма непредсказуемы в таком состоянии) — все как одна в повязанных на головах патриархальных платочках, с взорами, полными боли и накопившейся уже давно злобы. Здесь же находились несколько студентов и студенток вперемежку с почтенного вида интеллигентами и просто обывателями — обычными статистами в таких ситуациях. Однако тут же, среди толпы, изредка мелькали мрачного вида мужчины с офицерской выправкой и весьма суровыми взглядами из-под козырьков неловко сидящих на них гражданских картузов. Со словами: «Вот они — изверги, антихристы, безбожники», раздававшимися со всех сторон, толпа стала смыкаться вокруг Дмитрия Кривоносенко и его молодого товарища.