День отца
Шрифт:
— Слава! — кинулся я за ней следом. — Слава!
Выбежал на улицу как был, босиком, в халате нараспашку.
— Стой! Да подожди ты! — остановил её у машины.
— Рим, — развернулась она и покачала головой. — Ничего не надо объяснять. Всё в порядке. Я всё равно приезжала только поблагодарить.
— Неправда, — покачал я головой, не желая сдаваться.
Да, уже соскользнул с отвесной скалы, но ещё цеплялся ногтями. Падал, летел вниз, зная, что без страховки и всё равно разобьюсь, но ещё боролся, ещё глупо надеялся на чудо.
— Правда, Рим. Иначе я бы приехала
Водитель и правда стоял возле машины. А я стоял как дурак и не знал, что сказать.
Спорить — глупо, доказывать что-то — бесполезно, оправдываться — смешно.
Но не сдавать и позориться до конца — видимо, был мой основополагающий жизненный принцип.
— Она привезла свидетельство о разводе. А я нечаянно облился наливкой — резко развернулся и выбил бутылку у неё из рук. Ей тоже досталось, пришлось застирывать одежду, — сказал я как есть.
Надо это Славе или нет — неважно. Это правда. Как бы нелепо она ни звучала, каким бы тошнотворным оправданием не выглядела — правда.
— Так ты, значит, свободен? — удивилась Славка.
Я развёл руками:
— Видимо, да.
— Поздравляю!
— Спасибо! — пожал плечами.
— Это тебе спасибо. За всё. Ну, мне пора, — кивнула Славка. — Спасибо ещё раз!
— Всегда пожалуйста! — натянул я на лицо улыбку. — Обращайся, если вдруг ещё будут какие проблемы. С памятью там или электрическими приборами. Рим Азаров, всегда к вашим услугам, — нарочито расшаркался я, намотав на руку полу халата.
Вышло совсем не смешно. Язвительно, отчаянно, горько. Но гордо.
— Обязательно, — улыбнулась Славка так же натянуто.
Водитель открыл дверь.
«А мы ведь так и не поговорили», — подумал я, когда машина тронулась с места…
И побрёл к себе в распахнутом халате, даже не замечая этого, едва волоча ноги, словно шёл с места казни, где потерял всех своих близких людей, и я был в этом виноват.
— На выход, — распахнул дверь.
И молча держал открытой, пока Полина не убралась прочь.
А когда она наконец ушла, съехал по стене на пол и обнял Командора.
— Вот и всё, Собакин, — зарылся я лицом в шерсть. — Вот теперь точно всё.
ключ окончательно развёлся
устав для гайки быть плечом
и наконец то жизнь забила
ключом
Глава 29
— Осторожно, двери закрываются! Следующая станция…
Я проводил глазами перрон. Спустился пониже на сиденье и вытянул ноги в проход.
Потревоженный Командор подвинулся и снова положил морду на лапы.
Третью неделю мы с ним катались по кольцевой ветке электрички.
Бездумно. Безрезультатно. И бездарно.
— Без… без… без… — сказал Мент. — Слова, у которых нет значения без этой отнимающей приставки. И этим они сильны, как и ты со своими потерями, Рим. Нет слов думно, дарно и результатно.
Я его понял: не надо пытаться исправить то, что не нуждается в исправлении, надо принять как есть. Безропотно. И двигаться дальше.
Пусть даже бесцельно, беспричинно и бестолково.
А ещё Мент сказал: пока лёд не сойдёт, возобновлять поисковые работы нельзя.
По его мнению, если девочки живы, то их держат где-то в лесу, в отдалённом месте. И место отделено, прежде всего, водной преградой.
— То есть добраться можно или по льду, когда река замёрзнет. Или на лодке, когда растает. А сейчас межсезонье, — ткнул он в голубую ленту на карте, одну из рек, в том районе, что оперативники сочли наиболее перспективным для поиска.
Думать так было несколько причин. Прежде всего даты, когда исчезали девчонки. Март, октябрь и снова март. Каждый раз на следующий день, случайно ли нарочно, выпадал снег, что сильно усложняло поиски и буквально заметало следы. И даты, а точнее, месяца такие, в которые было самое время пополнить запасы перед сменой сезона и затаиться, пока лёд не встанет или наоборот, не сойдёт от истоков до устьев.
А шанс найти девочек живыми дала Стешка. Её мама пропала в марте, на третьем месяце беременности. Стефанию нашли в сентябре. То есть полгода она росла и благополучно родилась, а значит, есть вероятность, что и других девочек не убили.
Были и у Годунова, и у профайлера, что занимался составлением психологического портрета похитителя, и другие причины так думать. Но раз возможности ни выбраться, ни позвать на помощь у девочек нет, раз смена сезона и погода имеют значение, значит, место, где их держат, безлюдное, находится далеко, случайно не забредёшь и добираться туда сложно.
Здесь можно было снова постучать пальцем по «водной преграде», как подтверждение этих выводов, но в электричке я на карту не смотрел.
Я смотрел на входящих-выходящих пассажиров, терпеливо показывал билеты каждому проходящему контролёру, прислушивался к разговорам, пялился в окно.
Зачем я катаюсь в этой электричке? Что надеюсь найти или забыть?
Если бы я знал.
Но в пути, в той иллюзии пути, что давала кольцевая линия, жизнь не казалась бессмысленной. Она и «смысленной» не была, Мент прав: что потеряно, то потеряно. Но в бесконечном движении по Кольцевой я находил если не исцеление, то подобие утешения.