День отца
Шрифт:
— Алёнка звала его Барми, — улыбнулся парень. И крикнул: — Барми!
Постучал по ноге, и Командор, отбежавший довольно далеко, вдруг рванул к нему со всех ног. Мальчишка присел, и, встретив подбежавшего пса, потрепал по холке:
— Хороший, хороший пёс!
— А тебя как зовут? — спросил я.
— Алексей, — поднялся парень.
— М-м-м, как официально, — улыбнулся я и протянул руку. — Рим. Приятно познакомиться.
Он с серьёзным видом вытер о штаны ладонь и сурово по-мужски пожал мою.
— Ну что, зайдём, Алексей? —
— Что? — хохотнул он. — Цветы?
— Это я не знаю, — пожал я плечами. — У меня, к сожалению, мамки нет. Умерла, когда я был чуть постарше тебя. А так, почему бы и не цветы, если она их любит. Давай на месте решим.
Он улыбнулся, показывая крупные зубы, чуть разъехавшиеся в стороны, отчего вид у него был хитрый, хулиганский. И… согласился.
Глава 30
— А что случилось с твоей мамкой? — без особого пиетета, сразу на «ты» спросил Алексей.
Он увлечённо кусал мороженое, пачкая нос.
Я нёс торт, бутылку шампанского, словно собирался на свидание, я ещё пакет картошки, две больших луковицы, кусок мяса — серьёзный оказался пацан, хозяйственный как домовёнок, — и… большую бутылку газировки (здесь он махнул рукой: гулять так гулять, и дрогнул).
— Рак, — ответил я. — Есть такая нехорошая болезнь.
— У Алёнкиного папки тоже был рак, — понимающе кивнул он, шагая рядом со мной и Командором к своей пятиэтажке. — Ещё когда её мамка была жива.
Вытер нос рукавом. На ткани остались следы пломбира.
«Вот тебе твоя мамка сейчас всыплет за то, что новую куртку испачкал», — подумал я невольно, но перебивать не стал.
— Ему сделали операцию, и он после этого говорить перестал, у него рак языка был.
— Ох, ничего себе, — искренне поразился я, что и такой рак бывает.
— Угу, — со знанием дела кивнул Алексей. — А мама её уже потом умерла, Алёнкина.
— А что случилось с мамой?
Он пожал плечами и скривился, давая понять, что не хочет рассказывать.
Я не стал настаивать. И так уже превысил весь мыслимый и немыслимый предел любопытства, и задал столько вопросов, сколько не каждый следователь на допросе задаст. Но пока мальчишка был расположен делиться, и я не хотел останавливаться.
— А вы, значит, дружили? С Алёнкой?
Он неожиданно смутился. Покраснел.
— Она маленькая.
— В каком смысле?
— На два года меня младше, — хмыкнул он. — Я с ней скорее нянчился.
— Нет, брат, так не пойдёт, — покачал я головой. — Нехорошо предавать друзей. Пусть маленький, но она ведь была твой друг.
Он виновато опустил голову, кивнул.
— Так-то лучше, — перехватив тяжёлый пакет, я похлопал его по плечу.
— Скучаешь?
— Сейчас меньше, — вздохнул он.
— Значит, они с отцом уехали? Два года назад?
— Погрузили вещи на свой грузовик, и всё, — махнул
Я невольно посмотрел в ту сторону, куда он махнул. Да, собственно, а куда тут ещё махать? Дорога одна. За нашей спиной она упиралась в станцию, а там, куда показал Алексей, шла вдоль всего городка, никуда не сворачивая. Только потом, обогнув пивоваренный завод и промышленную зону предприятия, производящего полимерную продукцию: одноразовую посуду, парниковые плёнки, пакеты, делилась на две.
Прошлый раз мы с Командором дошли до этой развилки. Постояли как Иван-царевич и Серый волк: направо пойдёшь — на федеральную трассу попадёшь, налево пойдёшь — в соседний городок забредёшь, да и вернулись назад. И беспечный Командор вот так же попугал кур, переполошил местных собак, поднявших лай в частных домах с другой стороны от пятиэтажек, и не подмигнул, никак не намекнул, что он когда-то здесь жил. Или... я его банально не понял. И он, постояв у дома, что когда-то считал своим, рванул за мной.
— И ты их больше не видел? Ни Алёнку, ни её отца?
Парнишка уверенно покачал головой: нет.
Я кивнул:
— Ясно.
Мы повернули к дому, где прошлый раз и остановился Командор.
И первой, кого я увидел, стала молодая женщина.
Она принесла развесить во дворе свежевыстиранное бельё, но вдруг отставила тазик и всплеснула руками.
— Бармалей! — удивила она меня ещё больше, чем мальчишка, когда кинулась обнимать собаку. — Лёшка, это же Бармалей!
Я оторопело смотрел на эту странную сцену. Как, присев на корточки, она тискает Командора, не обращая внимание ни на сына, ни на мужика, что стоит с авоськами рядом с ним.
— Мам, это Рим. Это он его нашёл. Бармалей теперь живёт у него.
— Ой, простите, — поднялась она. — Катя.
— Рим, — протянул я перетянутую жгутом коробку. — Ваш парень сказал вы любите этот торт. Ну и так мы тут взяли всего понемножку, — смущённо показал я на пакеты. — Вы не подумайте плохого. Я от чистого сердца.
— Я и не подумала. Я не вам, я ему доверяю, — потрепала она по голове Командора. — Он же Лёшке жизнь спас.
И почему я даже не удивился?
— И вообще он очень умный пёс, — улыбнулась женщина. — Он плохого человека не привёл бы.
— Так у тебя, брат, не одна, а целых две спасённых жизни на счету? — присел я перед Командором.
Но тот, как водится, не ответил. Только посмотрел на меня с укором, как бы говоря: «Ну что ж ты, Царевич? А я ведь намекал!»
И я бы предпочёл поговорить на улице — пёс грязный, да и я, скитаясь почти месяц по электричкам, выглядел так себе: оброс, пропах железной дорогой. Но Лёшкина мама настояла — пригласила в дом.
Со смехом достала из пакета шампанское. Смутилась.
— Вы не подумайте, я не пьющая, — прикрыла она рукой глаза и повернулась к сыну: — Ты что меня перед людьми-то позоришь, Лёш? — И пояснила мне: — Просто шампанское люблю.