День Победы. Гексалогия

Завадский Андрей Сергеевич

Любящие сердца затрепетали в унисон, и Олег Бурцев, бывший гвардии старший сержант, поверил вдруг на мгновение, что все самое худшее прошло, что теперь, когда он снова рядом с той, что была для десантника дороже всего на свете, все будет хорошо.

Тарас Беркут молча, меряя плац ровными широкими шагами, шел вдоль строя, вглядываясь в лица тех, кто сейчас представлял собой новую армию новой России. А две сотни мужчин, выстроившихся на вытертом асфальте, смотрели на своего нового командира. Смотрели изучающе, внимательно, настороженно, заинтересованно, а некоторые — с полным безразличием. В наступившей тишине было слышно лишь хриплое дыхание и мерный звук шагов.

— Бойцы, равняйсь! Смир-р-р-на!!!

Строй,

две не слишком ровные шеренги, шелохнулся, когда над плацем разнеслась команда, исторгнутая луженой глоткой заместителя Беркута, капитана Терехина, сейчас следовавшего шаг в шаг позади майора. Бывший офицер Внутренних войск, двухметровый громила, рычал, как разъяренный медведь, так, что каждый, услышав приказ, попытался, насколько мог, принять уставную стойку. Все ждали, что скажет сам командир.

— Товарищ полковник, личный состав учебной роты для проведения занятий построен!

Терехин, живая гора, на котором новенький американский «пиксельный» камуфляж в любой миг был готов лопнуть по швам от малейшего движения, от любого напряжения мышц, отдал честь, приложив широченную ладонь к виску.

Беркут молча кивнул, продолжая изучать тех, кем ему предстояло командовать, вместе с кем, возможно, вскоре придется идти в бой. В эти секунды бывший командир отряда специального назначения буквально ощущал тяжесть двух лишних звездочек, так внезапно упавших на его погоны. Да, ко многому пришлось привыкать за эти несколько дней. Новая форма, такая же, как у американцев, очевидно, чтоб проще было отличать своих от чужих при совместных операциях. Новое звание, до которого в родной Российской Армии, ныне переставшей существовать, служить и служить, а американцы дали просто так, для солидности. И новые бойцы, так не похожие на его «волкодавов», с большинством из которых тогда еще майор воевал плечом к плечу со второй Чечни, а с иными и того раньше. То были профессионалы, настоящие патриоты, готовые служить своей родине, защищать ее и умирать ради нее не за повышенное довольствие, не за награды и бесплатные квартиры, а просто потому, что кто-то должен был это делать. Тех же, кто сейчас стоял в строю перед новоиспеченным полковником, Беркут охарактеризовал единственным словом, произнесенным вполголоса, себе под нос:

— Сброд!

От своих новых подчиненных Беркут не ждал ничего хорошего. Это было еще не подразделение, сработавшийся коллектив, где все понимают друг друга без слов. Но и поодиночке бойцы вновь созданной полиции стоили немного. Да, служил каждый, немало было и кадровых офицеров, оставшихся верными присяге. Но хватало и других, явно уголовного облика, успевших побывать в дисциплинарном батальоне или на «гражданской» зоне, помимо воинского звания имевших и воровские «титулы». И избавить от таких людей просто потому, что сам этого хотел, полковник полиции не мог.

— Бойцы, внимание, — напрягая глотку, так, чтобы его смог услышать каждый, без микрофонов и тому подобной ерунды, выдохнул Тарас Беркут. Майор стоял перед строем, раскачиваясь на каблуках, уставившись куда-то поверх голов замерших в нескольких шагах от него людей. — Все вы теперь — бойцы российских сил безопасности, полиции, и ваш долг, ваша задача, общая наша задача — сохранить мир и покой на нашей земле, защитить Россию от любых внутренних угроз! Вы сами пришли сюда, по своей воле подписали контракт, и должны осознавать, что сейчас кроме нас некому защищать нашу родину, наши дома, наших близких! Американцы разрешили нам создать вновь вооруженные формирования, сами они не хотят вмешиваться в наши дела, не хотят рисковать жизнями своих солдат! И я лично не доверил бы им ту работу, которую предстоит делать нам с вами всем вместе! Они чужаки, и не будут защищать нашу землю от любого врага так, как это сделаем мы сами!

Майор вновь перевел взгляд на лица людей, замерших перед ним, выстроившись неровным строем. Кто-то внимательно

смотрел на Беркута, слушая его, проникаясь каждым словом, но больше было тех, кто скучающе уставился в небо или куда-то в пустоту. Самые разные люди собрались на плацу бывшей Таманской гвардейской мотострелковой дивизии.

Тарас Беркут старался отбирать людей, которыми ему предстояло командовать, но был ограничен в правах и возможностях. В руках бывшего командира группы армейского спецназа, больше привыкших к автомату или рукояти боевого ножа, побывали сотни личных дел или что-то похожее на них. И многих из тех, кто сейчас строем стоял на плацу, Беркут не хотел бы видеть здесь, но, к сожалению, людей требовалось больше, чем было достойных кандидатов. Бывшие солдаты и офицеры, не забывшие присягу даже в плену, должны были составить костяк первого подразделения полиции, но их было немного. Гораздо больше — каких-то мутных людей, по-военному коротко стриженых, но сверкавших совсем не военными наколками на пальцах и запястьях, а о том, какой иконостас скрывается под новеньким, еще не обношенным камуфляжем, оставалось только гадать. Эта публика даже не пыталась сделать вид, что стоит по стойке смирно.

— Я — майор Беркут, ваш новый командир, до самого окончания контракта, или до вашей гибели в бою! Нам предстоит много дел, и для того, чтобы понять, кто чего стоит, чтобы научиться доверять друг другу, все вы пройдете тренировочный курс под руководством инструкторов, раньше служивших в спецподразделениях армии или МВД! Каждый из вас продемонстрирует свои навыки, а потом я решу, место ли вам в этом строю! Тем же, кто покажется мне достойным, придется трудиться и впредь до седьмого пота, придется воевать, стрелять в своих бывших сослуживцев, всех, кто хочет зажечь на теле России пламя гражданской войны! С ними мы будем бороться жестко и беспощадно! Нашему дому нужен мир и стабильность, и я сделаю все, чтобы так и было!

— Начальник, хватит трепаться, — вдруг раздался из строя насмешливый голос. — Все и так в курсе! Лучше скажи, когда волыны получим! А уж там сами разберемся!

— Кто сказал?! Выйти из строя!!!

От грозного рыка Беркута те, кто стоял ближе к полковнику, невольно вздрогнули. И изнутри, из глубины строя, на открытое пространство тщательно подметенного плаца вышел жилистый высокий мужик выглядевший лет на сорок, но явно на самом деле намного более молодой. Просто жизнь к нему была слишком сурова, о чем говорили синие «перстни», наколотые на узловатых пальцах, и железные зубы, наполовину сменившие данные ему когда-то природой.

— Ну, я сказал, — с ленцой произнес татуированный, на котором форма, пока еще безо всяких знаков различия, сидела неуклюже, как платье с чужого плеча. — Хватит нас строить, майор, тут не пацаны все уже! Тут не армия, не казарма, мы работаем — нам платят, все дела! Так что ты дело говори, а не про матушку-Россию!

Он встал перед майором, в нескольких шагах, с вызовом взглянув на офицера. Камуфлированный китель был распахнут, обнажая грудь, покрытую вязью татуировок — куполами, ангелами, какими-то надписями, ничего не имевшими общего с привычными Беркуту «ВДВ», «ДМБ» и прочими, хоть и не приветствовавшимися в настоящем спецназе, но вполне традиционными. Из-под закатанных совсем не по уставу рукавов тоже виднелись потускневшие от времени синие разводы наколок.

— Упор лежа принять, — сквозь зубы, негромко, но веско, произнес полковник, выдержав надменный взгляд татуированного и в ответ придавив его своим взглядом, ощущавшимся физически. — Десять отжиманий!

— Пошел ты, начальник! Что, пацана нашел?

— Двадцать отжиманий!

— Ты что, краев не видишь?!

Татуированный дернулся навстречу майору, но тот был быстрее — и злее. Короткое движение левой руки, кулак впечатывается в солнечное сплетение, и покрытый уголовными наколками «боец» сгибается пополам, хрипя и матерясь.