День рождения Марины
Шрифт:
И вот, когда у неё появилась потребность восполнить зияющую пустоту в сердце новыми людьми, она решила перевести эфемерные приятельские отношения на другой, фундаментальный уровень. Говоря другими словами – завести пару-тройку настоящих близких подруг. Итак, платье… В Маринином шкафу-купе огромного, почти исполинского размера висело множество одежды разной длины, фасонов и расцветок. Она потянула за подол и легко стащила с гладкой деревянной вешалки шёлковое коричневое платье и снова услышала звонок. Вздрогнув, она привычно кинулась к телефону.
Ну когда же, наконец, прекратится это нервное, мучительное ожидание того самого,
Взглянув на дисплей, она помрачнела и, откашлявшись, преувеличенно бодро заговорила в трубку:
– Да. Да, Владимир Сергеевич, утро доброе! Да-да, спасибо! Спасибо. Да, дата круглая. Нет, не отмечаю. Так нельзя же, сорок лет… Да, только в узком семейном кругу. Да. Спасибо и вашему коллективу за поздравления, я очень ценю… Ага, да. Проектная декларация у них уже готова, да. Я поручила Денису проверить все документы, на следующей неделе подаёмся. Да. Ну, месяц-два, не больше уйдёт. Конечно, мы всё сделаем, всё соберём, всё успеем, не переживайте. Да. Ну хорошо. В понедельник всё и обсудим на встрече. Ещё раз спасибо за поздравления, Владимир Сергеевич! Передавайте привет Элеоноре Яковлевне.
Отсоединившись, Марина какое-то время стояла, уставившись в одну точку. Затем опомнилась и начала доставать из шкафа свои самые нарядные платья, бросая их на застеленную кровать.
Надо включить музыку! Она всегда помогала правильно настроиться. Марина потянулась за пультом от музыкального центра, и в комнате зазвучала знойная латиноамериканская песня «про амор».
Первое платье было несуразно коротким, с пришитой к подолу серебристой бахромой и аляповатыми каменьями на рукавах. Ей почему-то сразу вспомнился фильм «Кабаре», хотя на Лайзе Минелли определённо красовались более элегантные наряды. И к чему здесь этот непропорционально громоздкий цветок на груди? Марина стала вспоминать, откуда у неё в шкафу оказалась эта безвкусица. Точно! Она получила сей шедевр в дар от приятельницы-дизайнера. Если, конечно, так можно назвать эту энергичную самоучку и девушку олигарха в одном лице – Эллу Кутузову. Сейчас ведь все, кому заняться нечем, – дизайнеры. Куда ни плюнь – всюду снуют эти недопрофессионалы, шьющие некачественное и малопривлекательное барахло. Бракоделы чёртовы! Марина даже фыркнула от неприязненного раздражения: ну не терпела она дилетантов – ни в искусстве, ни в бизнесе! Специального образования у них нет, вкуса – ноль, самомнение – аховое, планы – наполеоновские. Зато бабла – вагон. Вот они и участвуют в Неделях высокой моды в Манеже и Гостином дворе, выступают по телику и с самым умным видом вещают о современных тенденциях в модной индустрии. А нету в России никакой нормальной моды – нет!
В общем, творчество приятельницы никогда ей не импонировало, но Марина всегда деликатно молчала, смиренно принимая всё новые и новые дизайнерские дары, чтобы потом небрежно зашвырнуть их на самую дальнюю полку шкафа.
И чего это она сейчас выудила на свет сию несусветную пошлость?
Брезгливо поморщившись, она сняла «шедевр» и, не глядя, зашвырнула обратно в шкаф – надо будет при случае избавиться от этого хлама…
В другом платье – длинном, в пол, с закрытыми руками и белым отложным воротничком – Марина стала похожа на монашку. Может, это и символично, учитывая её долговременное воздержание от утех плотских, но опять не то.
Ещё одно платье, целиком расшитое пайетками, влажно отсвечивало у неё в руках голубовато-синими бликами. Марина
Наконец, ей попалось шёлковое платье золотисто-бежевого оттенка с рукавами до середины плеча, и она, глядя в зеркало, впервые за долгое время понравилась сама себе.
«Женщина должна быть любима. И даже если в данный момент никто не любит эту самую женщину, у неё есть она сама, и этого не отнять!» – вспомнились слова матери, которая всеми силами старалась поддержать дочь после болезненного развода. Марина начала пристально разглядывать собственное отражение, стараясь отыскать те черты, за которые можно было бы полюбить саму себя.
Невысокая, довольно статная, белокожая, со строгим, слегка продолговатым лицом, увенчанным благородным греческим профилем, – Марина никогда не была красавицей, но обаяние-то никуда не денешь. Раньше ей часто говорили, что она похожа на Эдит Пиаф – те же тонко выщипанные брови, тот же выразительный взгляд, и волосы – волнистые, густые, с благородным каштановым отливом…
В общем, всё не так уж и плохо, жить можно. И любить… Только вот вопрос: полюбит ли её кто-нибудь теперь, и сможет ли она любить сама после всего того, что было?
Переодевшись в удобную домашнюю одежду, она поспешила обратно на кухню.
Там уже вовсю хлопотала её помощница по хозяйству – грузная женщина лет пятидесяти – Татьяна Петровна. Она самозабвенно намывала свежие овощи для салата в глубокой раковине из чёрного в белую крапинку композитного гранита.
– Доброе утро! – громко поприветствовала Марина её покатую дородную спину, обтянутую белой трикотажной кофточкой.
– Ох, – испугалась домработница и от неожиданности выпустила из рук металлический дуршлаг, который с грохотом обрушился в мойку. – Мариночка, это вы! Так тихо зашли…
Повернувшись к хозяйке, она потупилась. Марина остолбенела: на полном добродушном лице домработницы буквально не осталось живого места от синяков и кровоподтёков. Под левым слегка прищуренным глазом красовался здоровенный фингал. Некоторые раны были густо замазаны зелёнкой.
– Татьяна Петровна! – опешила Марина. – Это… Как?.. Это… что с вами такое?
Та выудила из кармана передника носовой платок и шумно, с чувством, высморкалась.
– Да вы, Мариночка, не обращайте внимания, – всё ещё не глядя на хозяйку, смущённо заговорила она, – это сын на днях пьяный пришёл и избил мне всё лицо кулаками. А кулаки у него огромные… Вон, у меня и глаз один не видит ничего…
– Как же это он? Родную мать… – оторопело пробормотала Марина, вспоминая недавний разговор с собственной родительницей и строго наказывая себе впредь быть с ней помягче.
– Это хорошо, у меня два выходных было, а то как бы я вам раньше показалась – с разбитым лицом да с шишками? Сейчас у меня ещё заживать начало, не так страшно выглядит… Вы бы подумали…
– Да какая разница, что бы я подумала? – с досадой отмахнулась Марина. – Вы в больнице были?
– Была, а то как же! В районной моей, – закивала домработница. – Обследование мне сделали, но лежать там – мест не было. Да и не люблю я больницы. Мне на работе веселее.
– Что же вы ему сказали, что он на вас с таким озверением набросился? – недоумённо расспрашивала Марина.