День рождения мира
Шрифт:
Ключом ко всему здесь служит хайнское слово «текелл„, которое переводится как «магия искусства или власти, насильно нарушающая законы природы“. Но Матери было очень трудно понять, что личности искренне считают большинство из современных социальных институтов неестественными. Ну, например, брак. Или правительство. Для них это все — морок, насланый злым колдуном. Ее народу трудно поверить в магию.
Корабль ежедневно интересовался все ли у нас в порядке, а затем Стабили подключали свой анзибль к сети и пытали нас всех троих по очереди, тоже ничего не понимая. Мама продолжала настаивать на том, чтобы мы оставались на планете, поскольку она сейчас делает то, что не удалось сделать Первым Наблюдателям. А мы с Родни вообще были счастливы, словно
Однажды (мне тогда было лет девять), наслушавшись разговоров старших девочек, я спросила ее, почему же она не хочет «сходить поохотиться». И с надеждой добавила: «Не волнуйся, за нами присмотрит Тетушка Садне.» Я просто устала уже быть дочерью необразованной женщины. Да, я хотела пожить в доме Тетушки Садне и почувствовать себя наконец нормальным ребенком.
«Матери не „ходят на охоту“!» — торжественно, как Тетушка, провозгласила она.
«Да нет же, все ходят время от времени! — я все должна была разъяснять ей, как маленькой. — Да им это просто необходимо, откуда по-твоему они детей берут?»
«Все они ходят к мужчинам, которые живут неподалеку от нашей деревни. Когда Бехуи хочет еще одного ребенка, она всегда идет к одному и тому же Рыжему с Красного Холма, а Садне встречается с Хромым с Речной Заводи. Они хорошо знают этих мужчин. Нет, Матери „на охоту“ не ходят.»
На сей раз она была права и я это поняла, но все равно продолжала настаивать: «Ну хорошо, ты ведь тоже знаешь Хромого с Речной Заводи так почему бы тебе не пойти к нему? Тебе что, секс вообще не нужен? Миджи вот говорит, что она только об этом и думает.»
«Миджи шестнадцать, — холодно отрезала Мать. — Заруби себе это на носу.» И это у нее прозвучало не менее внушительно, чем у остальных Матерей.
В течение всего моего детства мужчины оставались для меня тайной. Впрочем, этот вопрос меня тогда очень мало интересовал. Да, о них повествовалось во многих историях Эпохи до Начала Времен да и девчонки из нашего Певческого Круга частенько болтали о них. Но самих их я видела очень редко. Однако когда я начала входить в возраст, я стала замечать их мельком брошенные на меня взгляды с околицы Круга. И все же ни один из них не приходил в деревню. Летом, когда Хромой С Речной Заводи соскучится по Сестре Садне, он придет за ней. Но он не войдет в деревню и не станет прятаться в кустах, чтобы его не приняли за чужого и не закидали камнями, нет — он выйдет на вершину холма неподалеку, чтобы все видели, кто пришел и начнет петь. Дочки Тетушки Садне Хиури и Дисду рассказывали мне, что их Мать нашла Хромого, когда «пошла охотиться» в самый первый раз и с тех пор не знала больше ни одного мужчины.
А еще она рассказывала им, что первым у нее родился мальчик, но она его сразу утопила, потому что не хотела растить его ради того, чтобы потом самой же его заставить покинуть себя навсегда. Честно говоря, и их и меня эта история ужасала, несмотря на то, что мы знали, что такое бывает сплошь и рядом. В одной из историй, которых нам рассказывали, такой утопленный младенец вырос под
В любом случае, после того, как Хромой с Речной Заводи дня два побродит по холмам, распевая протяжные длинные песни, то расплетая, то заплетая свои длинные, черные, глянцевые на солнце волосы, Тетушка Садне обязательно уйдет с ним на пару ночей и вернется с совершенно обалдевшими глазами и заплетающейся походкой.
Тетушка Нойит объяснила мне как-то, что песни у Хромого с Речной Заводи — магические; но они не из обычной плохой магии, а сродни великим добрым заклинаниям. Тетушка Садне никогда не умела сопротивляться магии этих заклинаний. «Но он даже и вполовину не так красив, как некоторые из тех мужчин, с которыми я была», призналась мне Нойит и улыбнулась своим воспоминаниям, а глаза ее странно замерцали.
Мне очень нравилось все, что ели у нас в Кругу, но мама говорила, что в обычный дневной рацион аборигенов входит слишком мало жиров и считала, что именно этим объясняется несколько запоздалое наступление у них пубертатного периода. Менструация у девочек здесь начиналась не раньше пятнадцати лет, а мальчики мужали и того позже. Но зато уже с первейших проявлений у них чисто мужских признаков, женщины начинали их сторониться и косо поглядывать. Так случилось и с Родни. Первой выступила вечно прокисшая Тетушка Хедими, за ней подхватила Тетушка Нойит, а там, глядишь, даже Тетушка Садне присоединилась к их негодующему хору. А когда он пытался хоть спросить, почему все к нему так переменились, его резко обрывали. А Тетушка Днеми с такой злобой заорала на него: «Как ты смеешь играть с детьми?!«, что он вернулся домой в слезах. А ведь ему тогда не было еще и четырнадцати.
Лучшей моей подругой была дочка Тетушки Садне Хиуру. Однажды ее старшая сестра Дидсу, которая в то время уже была в Певческом Круге пришла ко мне и очень серьезно сказала: «Родни очень красивый.» Я, конечно, с гордостью согласилась с ней.
«Он очень большой и очень сильный, — продолжала она. — Он сильнее, чем я.»
И я вновь ужасно гордясь своим братом это подтвердила, но все же потихоньку стала от нее отодвигаться.
«Но я же не говорю заклинаний. Это не магия, Ясна!» — вспыхнула она.
«Нет это магия! Магия! Я все твоей маме скажу!»
Дисду отрицательно покачала головой: «Я пытаюсь говорить только правду. И если мой страх породил твой страх, то я в этом не виновата. Так и должно быть. Мы говорили об этом в Певческом Кругу и мне это не понравилось.»
Да, я понимала, что она говорит правду. Она была самой тихой и воспитанной девочкой среди нас.
«Я хотела бы, чтобы он оставался ребенком, — прошептала она. — И чтобы я тоже осталась ребенком навсегда. Но у нас этого не получится.»
«Конечно, ведь в конце концов, ты закончишь тем, что станешь старой маразматичкой, дура!» — крикнула я и убежала от нее. А потом пошла в свое тайное место у реки и уселась, чтобы нареветься всласть. Затем достала из душехранительницы свои драгоценности, среди которых был и подаренный мне Родни кристалл. Он был очень красивый: сверху абсолютно прозрачный и дымчато-багровый снизу. Теперь уже об этом можно рассказать. Я долго любовалась этой своей святыней, а затем откопала под большим валуном ямку, оторвала от своей любимой юбки лоскуток (Хиуру сама спряла для нее нитки и связала ее), завернула в нее кристалл и зарыла его там, закидав могилку сверху опавшими листьями. Лоскут я выдрала прямо спереди, чтобы сразу все увидели. Я еще долго там просидела, а когда вернулась домой даже словом не обмолвилась о разговоре с Дидсу. Родни тоже промолчал, зато мама ужасно всполошилась: «Что ты сотворила со своей юбкой, Ясна?» Я лишь слегка подняла голову, но продолжала безмолвствовать. А она продолжала говорить, спрашивать о чем-то, но потом наконец тоже замолчала. Выходит, она все же научилась не заговаривать с личностью, которая предпочитает безмолвствовать.