День рождения ведьмы
Шрифт:
— Я сказав, не будэмо мы ничого такого робыты! — дядька Мыкола снова замахнулся шарахнуть по столу…
Прямо под его кулаком возникли разом: острый толстый гвоздь, горящая свечка, раскаленный старинный утюг на углях и растопыривший иголки ежик. Последней появилась миска с кипятком, видать, коллективное творчество робленных. Под кулаком миска не поместилась и робко притулилась сбоку.
— Любите вы мэнэ! — поочередно глядя на каждую из четырех сидящих за столом рожденных ведьм, пробормотал дядька, на всякий случай пряча кулак за спину. — Навить ежачка не пожалели. Я сказав, и мое слово твердо, хучь вы що зи мною робыть! Може,
— И что они? — жадно спросила Ирка.
— Та разве по их чешуйчатым мордам поймешь! — досадливо буркнул дядька. — Спасибо сказали. Особливо подчеркнули, що теперь це их дило и они сами разберутся.
Вук ухмыльнулся:
— Будто лично тебе передали, коза!
— За мертвяка они вам двойное спасибо скажут! — Ирка поднялась и засунула хлеб в печь.
Танька принялась накрывать на стол.
— Караулить будем, — мрачно объявил дядька Мыкола. — Все заставы в копье поднимем!
— Насколько я знаю, с ключом Марьи-Кукушки в любом месте в ирий пройти можно, — подняла брови Ирка.
— Ну не в кожном, — снисходительно ухмыльнулся дядька Мыкола. — А мы поки що за тобою наглядаты станем. На тэбэ той мертвяк теж подвязанный, весь час поблизу крутится.
— А вот тут я в виде исключения согласен, — пробурчал Богдан. — Лучше пусть охраняют, а то боюсь я за тебя. И я постерегу… — и одарил богатырей взглядом, давая понять, что присматривать он будет не только за окрестными мертвяками, но и за богатырями тоже. На всякий случай.
Ирка только фыркнула. Они выставили нажаренные Оксаной Тарасовной пирожки, горку золотистых блинов от Стеллы, уже ополовиненную Вуком банку совершенно богатырских огурцов и обязательную мисочку с выкрашенными в ярко-алый цвет вареными яйцами. Как на задушных поминках и положено — стол, собранный всем миром, от каждого понемножку. Мрачный дядька Мыкола разлил вовкулакам, богатырям и старшим ведьмам водку, Богдан набулькал остальным полные стаканы колы. Последним Ирка водрузила на стол горячущий, пышущий жаром хлеб.
— Ну… — негромко сказал дядька Мыкола. — Давай, Яринка, коли решилась.
Ирка, обжигаясь, разломала хлеб, протягивая каждому по пушистому, источающему пар куску. Взяла в руку стакан колы.
— За плавающих и путешествующих, ушедших и не вернувшихся, померших наглой [23] смертью без молитвы и покаяния… — начала она древние слова. — За невинно убиенных и убойцев, казненных и не помилованных, повесильников и потопельников, сгоревших и замерзших, самогубцев и опойцев, и нас, колдунов и ведьм, кто пустил Дар свой на злое дело…
23
То есть внезапной.
Стелла и Оксана Тарасовна разом запечалились. Держа свои стаканы на весу, словно рассчитывая спрятаться за ними, робленные сбились в кучку, тесно прижавшись друг к другу.
— Потерянных и невозвращенных, двоедушников, перевертышей и смесков… — продолжала
Теперь уже загрустили вовкулаки и богатыри.
— И… — Ирка остановилась, шумно вздохнула, мгновение еще подумала, набираясь решимости, и наконец с трудом выдавила: — Заложных покойников «почтового ящика» номер пятьсот восемьдесят шесть, погибших при испытании ракеты Р-16…
— Не чокаясь, — буркнул дядька Мыкола и опрокинул поминальную водку себе в рот.
Все выпили и дружно зажевали караваем.
— Эх, задушные поминки — не час для кручинки! — стукая стаканом о стол, прокричала Стелла. — Негоже покойника, особливо заложного, слезами заливать! Будэ вин ти слезы в ведерко собирать та за собою таскать — николы на небо злетиты не зможе! Веселись, народ, убийц та убиенных поминая! — и Стелла вытащила из чехла гитару, пристроив ее на толстое колено. — Эх, Яринка, пропали мои гусли! И маску мою тож потеряла. Одни убытки вид тэбэ, видьма-хозяйка! Ничого, я и на гитаре справлюсь! — и тронула струны, огласив кухню глубоким аккордом.
— Танго! — немедленно потребовал Вук и светски склонился к Оксане Тарасовне. Богатырь повел ведьму в танце, с неожиданным изяществом двигаясь на крохотном свободном пятачке кухни под тягучие жаркие переборы струн. Вовкулаки и молодые богатыри расхватали робленных и утащили в коридор. Еруслан протянул руку Ирке, но она только покачала головой и даже отвернулась. После бала чертей танго навеивало ей исключительно неприятные чувства.
— Эх, жги в честь покойничков! — заорала окончательно разгулявшаяся Стелла. — Щоб живым икалось, а мертвым в гробу крутилось, нибы вентиляторы! — и Стелла принялась наяривать на гитаре гопака, правда, с отчетливым латиноамериканским уклоном. — Libertad o Muerte! [24] А лучше — и то и другое! — пропела она на мотивчик старого мюзикла.
24
Свобода или смерть (исп.).
— Зачем вы это делаете? — произнес тихий, словно порыв ветра в камышах, шелестящий голос. — Мы же вас предали.
Над кухонным столом парил заложный в роговых очках. За окном стоял вечер, а кухня наполнилась отчетливым перламутровым мерцанием. Почти растворяясь в свете электрической лампы, сквозь кухонный шкафчик проступил силуэт женщины в платье в горошек, полковника, Галстука-Штопором. Постепенно кухня начала наполняться призраками — они возникали один за другим, реяли под потолком, прозрачными занавесками висели на окнах, сквозняком скользили у пола. Плясавшие в коридоре робленные с вовкулаками заглядывали в дверь кухни, но внутрь не совались — призраки хоть и не занимали места, но проходить сквозь них было неприятно.
— Раньше мы не могли покинуть наш завод, — с любопытством оглядываясь по сторонам, вздохнула женщина.
— Ваши задушные поминки, — отворачиваясь, чтобы даже не глядеть на этих предателей, ответила Ирка. — Обряд в честь вас, на мягкое развеивание. Хотя я искренне надеюсь, что вы не найдете в себе сил простить и застрянете тут на всю вечность! — злобно добавила она.
— Поверьте, мы ей все предлагали на вас наплевать! — ядовито-любезным тоном сообщила Танька. — Что поделаешь, Слово рожденной ведьмы стоит немножко больше, чем слово советского офицера, ученого и строителя коммунизма.