День рождения ведьмы
Шрифт:
— Я с тобой! — с готовностью дернулась к ней Танька.
— Тань… — Ирка чувствовала, что бесконечно устала. — Я просто хочу побыть одна! Ну куда я отсюда денусь? — Она повернулась на каблуках и принялась карабкаться по поросшему кустами склону набережной, уже совсем тихо бормоча: — От своих обязанностей… и от вас.
Уже за спиной она услышала раздраженный Танькин голос:
— Ну чего встали? Шагаем, поем…
И шипение Оксаны Тарасовны:
— Не командуй!
Низко свисающие ветки скрыли Ирку от глаз ведьм. Она нырнула под сень деревьев на уже хорошо знакомой окраине старого парка. Где-то здесь
Ирка остановилась, крепко прижав руки к груди и зажмурившись, прошептала:
— Зозуленько золота, покажи мени ворота, куды милый надийде, черевички наднесе…
И запрокинув голову, громко, хрипло рассмеялась! Черевички! Скинхедовские ботинки на тяжелой подошве, изящные туфельки на невысоком каблуке… «Традиция — покупать тебе обувь в каждый мой приезд…» Айт!
За спиной у нее раздался длинный протяжный вздох. Торопливо смаргивая с ресниц слезы, Ирка обернулась.
Там, где только что красовалась темная пушистая ель, теперь стояла невысокая женщина в длинном, похожем на старинный сарафан, темном платье. Не скрывая стянутых в тугую косу золотых волос, черный платок лежал у нее на плечах. Довольно молодая, не больше тридцати, она казалась старше, быть может, от резких морщин у рта, или от застывшей в глазах давней, неизбывной тоски. Темное платье оставляло ощущение вечного, никогда не снимаемого траура.
— Ты… Эгле, королева ужей? — тихо спросила Ирка.
— Так меня называют литвины. Здесь я Марья-Кукушка, вдова змея Кук у на, — ответила женщина.
— Водного змея… — еще тише сказала Ирка.
— Водного, — повторила женщина и неспешно пошла к Ирке. Подол темного платья, не задевая молодую поросль, плыл над влажной весенней землей. Она остановилась рядом с Иркой, и обе сквозь просветы между деревьями уставились на движущуюся по набережной процессию. Ведьмы остановились возле воды, на палке опустили гробик в Днепр, тут же вытащили и понесли дальше. Марью-Кукушку передернуло, будто это ее только что макнули в ледяную весеннюю воду.
— Вам… неприятно на это смотреть? — не отрывая глаз от поворачивающих к парку ведьм, спросила Ирка.
Марья-Кукушка неопределенно повела плечом.
— Раньше было не очень… — Она криво усмехнулась. — Когда тебя хоронят в каждом селе по всем славянским землям. И не только славянским. А теперь… Наверное, это первые мои похороны за полвека.
— Спасибо, что пришли.
— После того как ты на меня вылила столько своей крови и слез, ведьма? — Марья-Кукушка снова усмехнулась. — Боюсь, у меня бы не получилось не прийти.
Прилетить зозуля та й плакати стане. Тильки ж ворон да зозуля будуть тэбэ знаты, ТилькиВнизу, под пригорком, ведьмы свернули в парк, на небольшую полянку. Лика и Танька вооружились лопатами и принялись рыть яму. Продолжая внимательно наблюдать за ними в просвете ветвей, Марья грубо задрала подол своего старинного сарафана и вытащила из-за края чулка мятую пачку сигарет.
21
Грустить (укр.).
— Будешь? — сунула она пачку Ирке и тут же отдернула. — Ой, извини! Тебе еще рано и лучше не надо совсем… А мне уже все равно! — Она звучно щелкнула зажигалкой, выпустило серое кольцо дыма и старательно разогнала его рукой, чтобы не попало на Ирку.
Сквозь завесу ветвей было видно, как девчонки оставили лопаты. Гробик накрыли крышкой, торжественно подхватили на руки. Ритм песни изменился:
Зозулька-ворожейка, скажи мени правдочку, Скилькы мени ходыты в цьому виночку? Колы по мэнэ хлопец прийде, по дивку-одиночку? —весело пела Катерина.
— Накуковать им, что ли, лет сто? — процедила Марья-Кукушка. — Надо же… — Она снова то ли затянулась сигаретой, то ли всхлипнула. — Я, Марья-Кукушка, которая не уберегла своего змея, не уберегла наших детей, — и вдруг символ жизни и смерти, а главное… как они там говорят… Возрождающейся любви! Вещая птица-ворожейка! Стала очень важной персоной… после того, как все умерли… А была баба как баба… Счастливая. Не верь, девочка, любовь не возрождается. Потеряла — не вернешь. — Она опять затянулась.
— Я тоже не уберегла своего змея, — не глядя на Марью, тихо сказала Ирка.
Марья хмыкнула — то ли горько, то ли зло:
— Родственники, как у меня?
— Ага. Родственники. Только его, — процедила Ирка. — И еще богатыри на заставе, с их чувством долга. И мои друзья, которые за меня боятся. Они хотят как лучше… А его забрали… Туда, в его мир. По-плохому забрали. — Ирка стиснула кулаки.
— Ну хотя бы живой… — Марья взмахнула в воздухе сигаретой.
— Живой ли? А если живой — то надолго? — негромко спросила Ирка.
Сквозь поросшие редкими листочками ветки, словно сквозь бледно-зеленый кисейный занавес, видно было, как ведьмочки, взявшись за руки, водят хоровод вокруг крохотного холмика над гробом плетеной кукушки:
Кукушку закопали девки-чаровницы, Закопали, ще й колком прибили, Щоб на нашу улицу хлопцы ходили, Щоб ходили хлопцы, далеки та тутешни! Ризни квитки зацветуть, Пташки в поле полынуть…Марья-Кукушка бросила окурок на землю, придавила его носком сапога и решительно повернулась к Ирке. Они смотрели друг на друга — вдова одного змея и девушка другого. Та, что уже утратила свое счастье, и та, для которой еще оставалась надежда…