День рождения

Некрасова Лидия Владимировна

Мака и Айша сорвали все пионы.

— Давай сложим их покрасивее, — сказала Мака, и они положили на траву тяжелые прохладные цветы.

Вдруг шорох раздался за кустами. Девочки насторожились.

Чей-то голос пробасил:

— Ну, так как же, Мустафа? Пойдем?

— Это Борька, — шепнула Мака.

— Тише, — дернула ее Айша. — Мустафа и Борька. Давай послушаем, куда они пойдут.

Мака затаила дыхание. У Айши глаза стали совсем круглые.

— А я-то что там буду делать? —

сказал Мустафа.

Затрещали ветки, это мальчики сели.

— Не могу же я один идти… Мне нужен слуга, мне нужен денщик. Вместе будем сражаться за веру, царя и отечество. — И Борька хлопнул Мустафу по спине.

— А если царь будет, у нас опять землю отнимут? — сказал Мустафа.

— Ну, у других, может быть, и отнимут, а у вас не отнимут, я скажу матери, чтобы она вам оставила землю. Конечно, если ты пойдешь со мной. Ты подумай. Нам дадут военную форму, галифе, револьвер, золотые погоны… Мы будем добровольцами. Будем защищать родину от большевиков. Я буду офицером, а ты будешь моим денщиком, — захлебывался Борька.

— Это большевики нам дали землю, — тихо сказал Мустафа.

Борька рассердился:

— Дурак, подумаешь, большевики!.. Моя мать сама вам дала бы эту землю, если бы вы хорошенько попросили. Очень нужно было забирать. Еще этот твой учитель, подумаешь, тоже! Мерил нашу землю своей рулеткой.

Мустафа молчал.

— Ну, так пойдем? — не мог успокоиться Борька. — Деньги я у матери в ящике взял, сто рублей. На дорогу нам хватит. Подумай только, дадут нам военную форму, галифе, сапоги…

— А когда? — спросил Мустафа.

— Завтра утром. Я вылезу в окно, когда все будут еще спать. Они подумают, что я пошел гулять, а когда начнут беспокоиться, мы уже будем далеко. Вечером мать соберется молиться богу, полезет в свой молитвенник и увидит мое письмо. Ну, подумай!

Опять затрещали сучья, трава зашуршала под ногами, зашумели ветки, раздвигаемые мальчиками. Шаги, удаляясь, замолкли.

— Я скажу дедушке, — поднимая влажные цветы, решила Мака. Айша засмеялась.

— Борька трус. Он гусей боится. Он крабов боится. Как же он воевать пойдет? Такой толстый, такой трусливый…

А в школе их уже ждали, все уже было готово к празднику, и Мака совсем забыла и про Борьку и про Мустафу.

К школе пришел большой барабан — думбало, и тонкие две палочки весело тарахтели по его плоскому животу.

Барабанщика совсем не было видно за барабаном, видны были только его ноги. Ноги приплясывали, отбивая такт. Праздник не кончился, даже когда село солнце. Из-за горы поднялась луна вместо большого фонаря и осветила праздничную деревню.

На следующее утро к дедушке прибежал муж Анны Ивановны:

— У вас не было Бори? — спросил он. От волнения он стал совсем желтым. Волосы на

голове у него торчали. Белые туфли были запачканы травой. Видно было, что он спешил и бежал, не выбирая дороги, прямо через виноградник.

— Нет, — удивился дедушка. — Он у нас никогда не бывает.

— Ребенок пропал, — простонал лысенький муж Анны Ивановны. — Его нет с самого утра. Анна Ивановна совсем заболела, лежит, стонет. Я не знаю, что делать, где искать ребенка. Не понимаю. Не понимаю. — И он схватился за голову.

— А я понимаю, — сказала Мака. — Он ушел с Мустафой сражаться за веру, царя и отечество.

Глава XIX. Мустафа — слуга офицера

По дороге мимо дома промаршировал отряд немецких солдат. Мака сразу узнала эти железные каски, эти невидящие, холодные глаза. Серо-зеленая форма, короткие винтовки, темные круглые каски — все было такое же, как там, в Орше, когда они ехали к дедушке.

Сейчас же вслед за отрядом немецких солдат прошел отряд белогвардейцев.

Офицер с красным лицом громко вскрикивал:

— Ать-два, ать-два!

Один солдат чуть-чуть отстал, нагнулся, поправил обмотки. Офицер набросился на него.

— Равняйся! Серая скотина! Распустились! И он с размаху ударил солдата по лицу.

В школе валялись разбитые парты и скамейки. Пустая темная рамка стояла в углу. Портрет Ленина дедушка вынул из рамки и унес домой. Красный флаг дедушка скатал в трубочку и спрятал.

Немцы искали большевистские газеты. Белогвардейский офицер ругал своих солдат за то, что они не нашли газет.

Но в школе газет не было. Газеты были спрятаны у дедушки.

Толстый Борька вернулся домой. Его привезли белые офицеры. Анна Ивановна, стоя около плетня, обняв Борьку, держась за руку своего мужа, кричала дедушке:

— Знаем, знаем, кто тут большевик! Все скажем. Довольно я от вас натерпелась. Моя земля была — моя и останется. Моя опять вся земля! Опять мой весь участок!

Анна Ивановна отобрала землю у Зейдуллы так же, как у всех других крестьян.

Зейдулла пришел к дедушке. Снял чувяки на террасе и в белых шерстяных носках вошел в комнату. Поправил барашковую шапку.

— Учитель, тебе надо уходить в горы.

Дедушка положил книгу на колени, опустил очки на кончик носа.

— Почему?

Зейдулла смотрел на пол.

— Я пришел из деревни. Видал — пришли офицеры. Слыхал — спрашивали учителя. Надо уходить в горы.

Дедушка надел очки как следует.

— Никуда я не пойду. Я ничего не сделал такого, чтобы мне нужно было скрываться.

Зейдулла подошел поближе к дедушке, взглянул на Маку и на маму и зашептал, думая, что они не услышат.