День рождения
Шрифт:
— Добавить салмы? — спросила Минзифа.
Но Сахипгарей собрал крошки со стола и смахнул их в опустевшую чашку.
— Ох, наелся! — ответил он, поднимаясь с места.
— Чаю хочешь?
— Нет, женушка.
Минзифа убрала со стола и присела около него на скамейку перед печкой. Они сидели долго молча, прижавшись друг к другу.
— Что ты молчишь? — спросила наконец Минзифа. — Молчишь и молчишь. Думаешь?
— Думаю.
— О чем?
— О ворах. Посадят, семьи жалко. У кладовщика семеро детей! Как они будут
— Трудно будет их женам. — Минзифа вздохнула: — Я бы не смогла одна растить кучу детей. — Она кивнула в сторону кровати: — Как бы я вот с ними без тебя?
Погруженный в свои мысли, Сахипгарей промолчал.
С улицы донеслись чьи-то голоса. Заскрипели ворота. Сахипгарей подошел к окну, отодвинул занавеску, чтобы посмотреть, кто явился к нему в такой поздний час.
Отворилась дверь, на пороге показались Миннигали Губайдуллин и Гибади Хаталов. Они поздоровались, сняли шапки и извинились, что пришли в такое время.
— Ну, что ж, проходите, — сказал Сахипгарей.
— Мы к вам, Сахипгарей-агай, по поводу решения, которое приняли на собрании, — проговорил Миннигали. — Собрание решило…
— О каком собрании ты говоришь, сосед? — удивился председатель. — Мы никакого собрания не проводили.
— Да это… Мы на комсомольском собрании разбирали персональное дело Сабира. Постановили просить правление…
Председатель прервал Миннигали:
— Надо было предупредить, согласовать, пригласить секретаря партячейки.
— Мы посылали за ним человека… А у вас было заседание партячейки. Не стали беспокоить.
Сахипгарею хотелось выговорить ребятам за то, что они самовольничают в таком важном деле. Но сдержался.
— Как прошло собрание?
— Кажется, нормально. Выступили двенадцать человек. Сабиру, конечно, здорово досталось. Он даже плакал от стыда и унижения. Просил, чтобы не исключали его из комсомола. Дал слово, что будет честно трудиться в колхозе…
— Слово дал?
— Дал слово всему комсомольскому собранию.
— Ну и какое же вы решение приняли?
— Мы долго спорили. А потом решили, что Сабира можно оставить в комсомоле. И постановили просить правление не отдавать его под суд.
Ахтияров знал, что Миннигали и Сабир не ладили между собой еще до этого случая, и потому очень удивился:
— И ты одобряешь это решение? Для того ли ты мерз столько ночей около склада, чтобы так легко простить ему все?
— Я не для того караулил, чтобы мстить! Я выполнял свой долг. Это во-первых. А во-вторых, разве обязательно за каждый проступок судить людей. Можно же их перевоспитать!
— А если он не поймет, не оправдает вашего доверия?
Подумав немного, Миннигали сказал уверепно:
— Обязательно поймет! Должен понять! Ну, мы пошли. До свидания, Сахипгарей-агай. Спокойной ночи!
Ахтияров с искренним уважением посмотрел им вслед.
Минзифа вышла из-за занавески
— Слышала наш разговор? — спросил Сахипгарей.
— Слышала.
— Ну и как твое мнение?
— Славный парень… По-моему, он прав.
— Да, хорошие ребята растут у нас в ауле. Ты смотри, очень верное приняли решение. Очень верное.
XVII
Весна! Пригрело солнце, и талые воды побежали к реке малыми звонкими ручьями. Посинел, вздулся и тронулся лед на реке.
В лесу, у подножия гор на солнцепеках, давно уже появились подснежники. Зазеленели холмы. Еще на днях ветви черемух казались совсем голыми, безжизненными, а вот уже всюду слышен нежный черемуховый аромат.
Весна кружит голову и пьянит запахами земли и воды. Для Миннигали это любимое время года. Он подолгу бродил берегом реки, и ему казалось, будто именно для него поет в лазури чистого и просторного неба жаворонок, для него зазеленела эта весенняя трава, расцвели цветы…
И как же ему было хорошо в весеннем лесу! Чего только не услышишь здесь! Вот дерутся и кричат скворцы, суетятся возле облюбованного дупла на большом дереве. Видно, не могут миром договориться, кому же жить в таком удобном и безопасном доме. Где-то далеко кукует кукушка, и эхо по всему лесу разносит ее нежный голос.
Но кто может сравниться с соловьем, распевающим в чаще…
Сколько красоты в соловьиной песне! Нет, конечно, нет таких слов в человеческом языке, чтобы могли передать те чувства, которые она пробуждает в юной душе весенней порой.
Миннигали подкрался к соловью, увидел его и удивился: как у такой птички-невелички, меньше воробья, рождается голос, заставляющий замирать человеческое сердце!..
Но вот соловей вдруг почувствовал, что внизу кто-то стоит, замолк и перелетел на другое дерево.
Миннигали, зачарованный соловьиными песнями, попытался сочинить стихи о радости жизни, о весне, о любви и печали — обо всем, о чем, как ему казалось, пел соловей.
Возвращаются с юга птицы,
И опять в предвечерней тиши
Им по синим озерам гнездиться,
Чуть покачивая камыши.
Выводить птенцов желторотых.
И как только те подрастут,
В камышах на озерах широких
Перекличку свою заведут…
<