День сардины

Чаплин Сид

— Держи его крепче, Пег! — крикнула она. — Такой красавец удерет от тебя — охнуть не успеешь.

Она словно угадала, о ком я подумал.

— Он был солдатом береговой батареи, — сказала она.

— Ты мне давно про это говорила.

— Он был хороший человек. Говорил так красиво — заслушаешься. И служил исправно, всю войну прошел, был в Дюнкерке. Твой дед любил его. Я тогда работала на фабрике.

— Да, мама, — сказал я, отодвигаясь от нее.

— Я знаю, ты часто о нем думаешь. Мы прожили с ним три месяца, а потом его перевели в другую часть. Он написал мне несколько

писем. Потом писем долго не было, а когда он перестал присылать деньги, я написала по последнему адресу, и мне ответили, что его демобилизовали. Ну что ж… У меня тоже есть гордость. Я не хотела ему навязываться. У меня было довольно забот — твой дед умирал, а ты… ты должен был появиться на свет. Так что я не стала его разыскивать. Но жилось мне одиноко.

— Ах, мама, не надо об этом, — сказал я, не зная, куда деваться.

— Бабушка Троттер напомнила мне про него, разбередила душу. Ты никогда не бросишь меня в беде, правда, Артур?

— Не бойся, не убегу.

— Одиноко мне жилось, — повторила она.

Мы вошли в дом.

У Гарри горел свет, пробиваясь через дверную щель. Он крикнул:

— Это ты, Пег?

— Да, я. Ты как?

— Ничего. Решил лечь пораньше. Спокойной ночи, милая.

— Спокойной ночи, Гарри. — Она стала подниматься по лестнице, и, помню, я недоумевал. Дойдя до половины, она повернулась и сказала: — Завтра годовщина нашей свадьбы, Артур.

Я не ответил, и она пошла дальше. Я был взволнован. Пошел на кухню, зажег свет, налил воды в электрический чайник. Но когда она спустилась, я уже совладал с собой.

— Ты, мама, решай сама.

— Я подумала, может, тебе это будет интересно, — сказала она, протягивая мне газету. Там было объявление о свадьбе. Наверно, она решила, что я считаю себя незаконнорожденным. Но у меня и мысли об этом не было. Такое ведь не скроешь. Я прожил здесь всю жизнь, все нас знают, а в таких случаях всегда найдется верный друг, который не умеет держать язык за зубами. Возвращая ей газету, я сказал:

— Мне это ни к чему, мама, но все равно спасибо… Ты слышала, что я сказал?

— Не знаю, как быть. Нужен развод, поднимется шум. Его, беднягу, потянут в суд…

— Мне кажется, ты все еще к нему неравнодушна, мама.

— Я даже лица его не могу вспомнить, когда не вижу тебя.

— Я ни за что не стану вмешиваться в твои дела. Но должна же у тебя быть личная жизнь, мама. Ему ты ничем не обязана. А мне все равно, можешь послать его куда подальше… и выйти за Жильца.

— Правда? А я всегда думала, что ты против Гарри.

— Гарри не сбежал бы от тебя.

— Нет, конечно. Но, знаешь, Артур, я всегда надеялась, что он войдет вот в эту дверь.

— И напрасно.

Но я и сам хотел, чтоб он вошел. Просто хотел увидеть его лицо, запомнить и сохранить на всю жизнь. А так во мне словно чего-то не хватало. Я понимал, что, если он придет, добром это не кончится — вероятно, я его ударю за все, что он причинил матери. Конечно, он может оказаться симпатичным подонком и понравиться мне. Или же я возненавижу его с первого взгляда. Но как бы то ни было, я хотел его увидеть. Вот я о чем думал, а моя старуха думала о своем, о том, какой шум поднимется, если она потребует

развода. Ясно было, что она до смерти этого боится и, наверно, всегда боялась. Таковы уж простые люди: мы скорее будем всю жизнь таскать свои цепи, чем пойдем в суд.

И еще одно я понял, когда лег и долго ворочался с боку на бок. Мы его теперь, можно сказать, похоронили, но я все еще надеялся, что он придет.

VII

1

Утром, когда я проснулся, во рту у меня было как в помойке после молочных коктейлей и всего прочего, да еще ночью, когда мне не спалось, я поджарил себе яичницу с ветчиной. Измученный, я встал с левой ноги и весь день был не в себе. Братцы, видели б вы, как я сонный крутил педали, всползая на холм, а потом на участке все искал, куда бы приткнуться. Я был до того измучен, что клевал носом между двумя лопатами песку.

Спроггет заметил, что я от работы отлыниваю, и принялся усердствовать. Главным его занятием было выписывать в сарае путевые листы водителям грузовиков и всякие другие бумаги, но тут его потянуло на воздух. Как только я начинал дремать, он меня будил. Покрикивал издали. В конце концов я огрызнулся. Тогда он подошел.

— Что ты сказал?

— То, что вы слышали.

— Спать надо дома.

— Конечно, если б мне деньги доставались так же легко, как вам!

— Ну ладно, подмети-ка в сарае, там вонь стоит от спитого чая и корок.

— Уж вы-то корок не глодаете.

— Поменьше дерзостей да побольше дела.

— А как же Джордж?

— Справится один. Если тебя это беспокоит, пошевеливайся да поскорей возвращайся назад.

Я стал подметать, но через минуту он снова на меня напустился:

— Разве я велел тебе подметать?

— Вы что, шутите?

— Нужно сперва вынести стол и все остальное, я хочу, чтобы здесь никакой дряни не оставалось.

— Вы-то здесь не останетесь, так в чем же дело?

— Берись за работу! — заорал он. — Пошевеливайся! Работать надо!

— Я бы лучше управился без шута горохового, — сказал я. Не хватило у меня ума сообразить, что он нарочно меня подначивает.

— Делай, что тебе велят, — сказал он. — За таким дураком, как ты, только успевай присматривать.

Я вошел в сарай, взял тяжелый молоток и швырнул его назад, не оборачиваясь. Молоток угодил Спроггету в колено. Он взвыл.

Успокоившись, он сказал решительно, хоть и попятился на всякий случай, потому что я все еще был на взводе:

— Ты мне осточертел. Вот погоди, придет твой дядя Джордж, я с ним поговорю.

— Ну и говорите, — сказал я. — Да скажите заодно, чтоб нанял уборщика.

Когда прибыл паша, я уже опять был у дробилки. Посовещавшись со Спроггетом, он крикнул:

— Артур!

Я крикнул в ответ:

— Чего надо?

— Иди сюда, когда тебя зовут.

Я подошел. Спроггет подпирал дверь, а дядя Джордж сидел за столом, словно президент Соединенных Штатов в момент, когда гигантский метеорит только что стер с лица земли Нью-Йорк и вот-вот докатится до Белого дома.

— Что у тебя вышло с мистером Спроггетом?