День сомнения
Шрифт:
К пропускному пункту подошли четверо в американской форме и предъявили пропуск: “Квартет американской военно-культурной общины им. Г. Трумэна”.
– А где ваши инструменты? – спросили из пункта.
– А ми тока танцуем, – застенчиво улыбнулся квартет, – работка такая…
Четверку пропустили.
– Бактрийцы! Бактрийцы! – на Триярского летел тамада Марварид
Бештиинов (“узнает – не узнает?”), – ну, где вы пропадаете?.. А еще прокурорская самодеятельность! Вы же у нас в начале программы.
Не
“Бактрийцы” потащились за Бештииновым; оркестр звучал ближе, предвещая сцену.
– Что-то я нервничаю перед этим выступлением, – шепнула бактрийская царевна Коту в Сапогах.
– Марварид-эфенди, – Триярский пытался изменить голос, – а что… заговорщиков уже привезли?
– Э! Дались всем эти заговорщики-мамаворщики… Вон стоят, репетируют.
Сбоку топтались какие-то небритые типы в желтых хитонах и высоких, как новогодние пики, колпаках. Лица у них были серые, губы шевелились, в руках тряслись какие-то листочки с отпечатанным через копирку текстом.
– Не убегут? – спросил Триярский.
– Э! Куда? Только-только репетировать начали.
Оркестр запнулся. Тишина, закулисное бу-бу.
Зашаркали аплодисменты.
В зал, подставляя улыбку под встрепенувшиеся фотокамеры, входил
Серый Дурбек.
Прямо перед сценой “бактрийцев” обыскали снова; Триярский, у которого в кошачьих ботфортах лежал пистолет, взмок. Обошлось.
– Послушайте, а что петь-то будем? – прошептал Акчура.
– Я могу “Хэппи бездэй”, – вызвался Эль.
– Очень бактрийская песенка, – фыркнула Аллунчик.
– Тихо, – скомандовал Триярский. – Выкрикивайте абракадабру, прыгайте… Главное, отвлеките внимание. Я должен разведать, здесь
Якуб или нет. Никаких возражений.
И растворился за какой-то кулисой.
– Встать! Суд идет.
Голос был все того же Марварида Бештиинова, успевшего переодеться в судейское платье. На нем была мантия, которую привез из Кембриджа сын Бештиинова, тамошний выпускник; перед носом судьи болталась кисточка квадратной шапки из того же комплекта.
Зал, как показалось Бештиинову, вставал медленно. “Иностранцы не понимают” – вспотел Бештиинов, и повторил на недавно освоенном английском:
– Stand up! Court must go on!
Поднимаются, поднимаются… отлегло. Бештиинов вытер пот краем мантии.
Народика в зале не так, чтоб густо. Четверть присутствующих была охраной Областного Правителя, с лицами, вытянутыми, как перископы подводных лодок. Кроме заботы о безопасности, “перископы” слаженно аплодировали, фотогенично изображали массы и вообще – будь воля
Бештиинова, только их бы и пригласил…
А вот сидит и улыбается дипкорпус, то есть, уже встает, но со своей загадочной улыбкой все никак расстаться не может. Бештиинов тоже послал им, на всякий
За дипкорпусом окопалась оппозиция. Три партии: “Свобода”,
“Равенство”, “Братство”; между собой, естественно, на ножах. То либералы из “Свободы” побьют коммунистов из “Равенства”, то исламисты из “Братства” настучат на тех и других. Вот кого из зала суда надо первыми удалить, если начнут нарушать сценарий, а они, конечно, начнут: куда денутся.
На остальных местах ерзала пресса, самый ненадежный элемент зала. Ее разглядывать вообще не хотелось: даже уважаемые люди, поседевшие и полысевшие на ниве заслуженной журналистской деятельности, были
Бештииновым в душе совсем не уважаемы как завистники и тайные скорпионы.
Наконец, весь зал стоял и переминался с ноги на ногу.
– Вольно, – крикнул Бештиинов. И посмотрел наверх: как реакция?
Наверху, под гигантской копией гелиотида, на синем троне сидел сам
Областной Правитель и курил свой любимый “Беломор”. Кажется, доволен. Или не доволен. Доволен. Наклонился к Аполлонию, что-то ему на ухо поручает. Или не доволен?
Бештиинов зажмурился, как перед длинным тостом, и начал:
– Слушается дело…
Триярский прополз мимо очередного манекена с автоматом и уткнулся в лестницу.
– …дело о попытке государственного переворота… – растекался по внутренним радиоточкам Бештиинов.
Мимо проехала на роликах опаздывавшая вьетнамская самодеятельность, таща за собой контрабас.
Триярский полез наверх.
– …здравить присутствующее в зале международное сообщество и простых дуркентцев со всемирным Днем Толерантности!
“Ш-шшшшшш…” – заработали ладонями простые дуркентцы.
Серый Дурбек погасил окурок о бильярдную лысину Аполлония и спросил:
– А где мои преступники?
Спросил тихо, но Бештиинов услышал, и на всякий случай вспотел.
Прервав рассказ об успехах толерантности, гаркнул:
– Подсудимых – в зал!
И, найдя на пульте перед собой кнопку “МЕРЗКАЯ ПЕСНЬ”, с хрустом нажал.
Похожий на старую рыбу органист Евангелопулус вонзил свои бородатые пальцы в клавиатуру, засучил ногами.
Инструмент кашлянул кровяным сгустком… ля-минор… си-минор…
Из-за кулисы, выходили обвиняемые, покачивая колпаками.
– Земля, пригодная для смерти, – затянули колпаки, – Твой герб – лопата и кирка…
– Послушайте, послушайте, что они поют! – перекрикивал Бештиинов.
…На заключительном концерте
Ты выйдешь в гриме старика.
И будешь кланяться сутуло
На Север – раз, на Запад – два.
Пока у флейты чистят дуло…
– Мухсинов Хаттаб Хабибович, Турыкин Олег Марленович, Фидоев Шароф