День святого Антония
Шрифт:
— Боже мой, — прошептал он, — она не самая красивая, но она самая лучшая. Я просто с ума схожу, когда о ней думаю.
Левая его рука изображала вертолет, который должен вот-вот подняться в воздух.
Из-за барной стойки вышла женщина и подошла к нашему столику.
— Эй ты, — обратилась она к Кригу. — Тебя я больше не обслуживаю.
Он поднялся с места. Сзади к его штанам приклеилась большая розовая жвачка. Он, должно быть, сел на нее, не заметив.
— Ты,
— Сколько же у тебя двойников? — спросила она.
— Их не слишком много, — сказал он, — должен признаться.
— Ну так вот.
— Что такого я сделал?
— Ты сам прекрасно знаешь.
Хорватка вернулась из туалета.
— Налей мне чего-нибудь выпить, — сказал Криг, — и пусти вентилятор посильней, а то я с ума схожу от жары.
И он опять стал изображать левой рукой вертолет, который с минуты на минуту должен взлететь.
— Я тебя больше не обслуживаю, — повторила барменша.
— Что он такого сделал? — спросил Тито.
— Об этом я лучше промолчу.
— Послушай, — сказал Криг, — я, если захочу, могу купить весь этот бар. Я просто выкуплю его, если у меня возникнет желание, и ты тогда первая отсюда вылетишь. Поняла? Так что принеси мне что-нибудь выпить.
— Я тебя не боюсь, — сказала она. — Я тебя не боюсь.
И с этими словами она вернулась за стойку.
Криг снова уселся. Он пожал плечами.
— Никакого уважения, — прошептал он. — Никакого уважения.
Тыльной стороной руки он погладил хорватку по щеке.
— Пенни, — бормотал он, — Пенни, твое имя я никогда не забуду.
Он встал и прошептал Тито на ухо: «Лучшая, она, без сомнения, лучшая, я с ума схожу, когда о ней думаю».
— Вам пора возвращаться к работе? — поинтересовался Поль.
Криг кивнул.
— Соблазн как невротическое отклонение, — бормотал он, — секс как невротическое отклонение, контакты как невротическое отклонение, писательство как невротическое отклонение. Все это одно к одному, если я прав, если я прав…
Он снова почесал свою грудь. Волдыри на ней, похоже, сильно зудели, мы видели, что некоторые из них он расчесал до крови.
Вдруг он наклонился корпусом вперед.
— У меня семь кредиток, — сказал он, — из которых четыре безлимитные. Стоит мне захотеть, поймите, и я куплю этот бар, даже глазом не моргнув. Если вам понадобятся деньги, обязательно дайте мне знать, я не хочу, чтобы Рафаэлла в чем-то нуждалась, она ни в чем не должна нуждаться.
И с этими словами он пошел к выходу, но на полпути остановился и вернулся к нам. Он пристально посмотрел на хорватку.
— Ты лучшая, — сказал он. — Пенни, ты самая лучшая.
—
Он взглянул на нас.
— Я негодяй, — произнес он. — Некоторые даже считают, что я страшный негодяй. Говорю это без гордости, но и без ложной скромности.
Мы смотрели на него в упор, стараясь вложить в свой взгляд все презрение, которое мы испытывали к нему в душе, смотрели до тех пор, пока у нас не начали слезиться глаза. Только мы сомневаемся, что он это заметил.
Его рука скользнула в карман брюк и вытащила оттуда кредитки.
— Вы знаете, что это? — хриплым голосом спросил он. — Огнестрельные пулеметы. Из них я расстреливаю одиночество наповал. Тра-та-та-та-та! Могу порекомендовать каждому.
И он пошел к двери. Но возле двери остановился.
— Да включи же ты наконец вентилятор посильней! — крикнул он. — Ты что, хочешь, чтобы мы все тут сдохли?
И он снова стал изображать руками вертолет, который должен подняться в воздух.
— Он омерзителен, — сказал Тито.
— Он больной, — сказал Поль.
— Он точно такой же, как и все остальные, — повторила хорватка. — Но у него смешные кудряшки.
После этого она встала и сказала:
— Мне надо на север. Вы можете проводить меня до метро.
— А как же твоя машина? — спросил Тито.
— Да ладно, я оставлю ее здесь.
На улице было уже темно, но воздух до сих пор так и не остыл.
Мы пошли в сторону метро «Франклин-стрит».
Хорватка, как всегда, придерживала свою юбочку.
— Не упустили ли мы еще чего-нибудь из того, что вы должны знать? — спросила она.
Мы замялись.
— Ладно, — сказала она. — Никогда не забывайте про волосы. Тритесь башкой об их живот и ноги. Как это делают кошки. А потом, перед тем как взять в рот, отбросьте волосы назад и посмотрите им прямо в глаза. Смотрите на них так, словно хотите их загипнотизировать. Словно увидели перед собой пылающий терновый куст. Вот так надо делать. Уж мне-то не знать? Я ведь лучшая.
И она нырнула в бакалейную лавку. А мы — следом за ней.
— Надо же, ты знаешь этого гада Эвальда Крига, — промолвил Тито.
Она пожала плечами и подошла к прилавку.
— Обожаю «Оранжину», — объявила она. — У вас она есть?
Продавец кивнул.
— Три, — сказала она.
Он протянул ей три бутылочки. Где-то на заднем плане звучало: «Ун-дос-трэс, Мария». Мы узнали мелодию, это была одна из любимых песен Рафаэллы.
— Я плачу, — сказала она. — Сегодня я угощаю.