День жаворонка
Шрифт:
Поистине каждый человек — это каждый человек! Прекрасно, что у нас разное прошлое и что наши глаза и уши разное видят и слышат. Я счастлива, что не ходила в детский сад, и жалею, что не избежала школы. А Таллин — город своего прошлого. И здесь я
Какими разными все мы, обитатели родного двора, видели эти стены, камни, снег. Я дорожу этим. А еще — сны…
Этот сон повторялся множество раз: белая, по-утреннему туманная поляна, и я стою на ней, заранее волнуясь. Потом я поднимаю руки, с силой опускаю до половины, ударяя ими по воздуху, снова поднимаю — и тогда лечу.
Лечу!
Я очень летала в детстве. Может, поэтому мне так тяжело было первый раз в самолете: ощущение простора я ведь знала, а ощущение железной замкнутости при полете — нет. Но к нему как раз и надо было привыкать.
Но однажды сон окрасил мой полет новой радостью. Она исходила от маленькой фигурки, махавшей руками на другом конце поляны. Это было далеко, я не видела кто, но знала отлично. И оттого что онне взлетел (кажется, не взлетел!), мне было еще счастливей.
Но и жаль было, что мы не вместе. И наяву уже я спросила его:
— Ян, ты умеешь летать во сне?
— Конечно, — ответил он с превосходством. И — мягче: — Но ты тоже научишься.
Так он подарил горькое тогда для меня знание, что люди, даже такие, как мы — Ян и Яна, видят не одинаковые сны…
И еще.
Однажды странная эта женщина — Светлана Викторовна, бывшая владелица наших домов, — надела бархатную курточку с белым мехом (господи, кто носил тогда этакое!) и сказала:
— Дети, поедемте-ка за город. Поглядим на весну.
Дети были мы с Яном, Надька и ее старший брат красавец Юрочка. Надька сразу нашлась:
— Чего глядеть-то?
— Я отшень рад, —
— Только отпроситесь у родных.
И вот мы двинулись. Все на нас глядели — из-за нелепой этой женщины, наверное.
В трамвае Надька кинулась занимать места. Юрочка не так поспешно, но тоже. И Светлану Викторовну Надька втиснула:
— Уступите место старой.
Уступили.
Мы с Яном остались на площадке. Он взял себе и мне билеты, как взрослый. Он встал так, чтоб меня не толкали. У него было бледноватое длинное лицо и светлые глаза с широкими зрачками. И много — шапка целая — прямых белых волос.
— Ты почему смотришь? — спросил он, открыто глядя на меня. — Ты меня узнала? Да? Я тебя сразу узнал, как увидел.
— Как это?
— Ну, не умею сказать. Узнал вот.
— У тебя красивые глаза.
Он покраснел, отмахнулся:
— Что ты! Как у девчонки. Мне бы хотелось быть похожим на Юрочку.
— Ян, не надо на Юрочку.
— Но ведь он красивый. Лучше меня.
— Много ты понимаешь!
— Эй, жених и невеста! Пора слезать! — закричала на весь вагон Надька. Я смутилась и не подходила больше к Яну. И видела, что это его удивляет и огорчает. Он был другой какой-то мальчик: старше и младше сразу.
А однажды, когда я, заметив, что он вышел во двор, быстро сбежала по ступеням — я всегда теперь сообразовывала свои действия с его присутствием или отсутствием, — он подозвал меня и, как всегда, прямо глядя, сказал:
— Пойдем, я подарю тебе кольцо. Оно мамино.
— Настино?
— Нет, мамино. Мама умерла. — И вдруг горько: — Она нас с папой любила.
Я не хотела кольца. Но как об этом сказать — не знала. Ведь оно — не просто так. А Ян уже вел меня в угол двора, заросшего жилистой городской травой.
Там, между сараем и забором, он щепочкой раскопал землю.
— Я спрятал. Это моя кладовая.
— Вот ведь придумал! — удивилась я.
— Это Надя придумала. Я сказал ей, что это для тебя.
Сердце мое тукнуло глухо: тук, и еще раз недобро: тук.
Он долго копал щепочкой. Потом поменял место и там снова копал. И снова поменял. Он мог копать так до завтра.
Но я молчала.
— Здесь была коробочка с бархатной подушечкой, — сказал он.
Я молчала.
— Ты не думай, я найду.
Я пожала плечами.
— Ведь никто же не видел, — утешал он себя. — Только Надя. Это мамино кольцо. Она мне его подарила. Она сказала, что я могу его отдать, когда… Ну, в общем…
Но отдавать было нечего. Он выпрямился. Губы у него тряслись. Шапка белых, у самых бровей остриженных волос развалилась. Со щек, с губ, далее с глаз сходила окраска. Я раньше не видела, чтобы человек так заметно выцветал. И мне стало стыдно, что я пожимала плечами и радовалась — ну да, радовалась, что моя догадка оправдалась.