Дьенбьенфу. Сражение, завершившее колониальную войну
Шрифт:
Кенг услышал приближение патруля. Направление подсказывало ему, что это свои. Но они шли необычно громко. Кенг понял причину, когда они приблизились, и он смог их увидеть. Это был тяжелогруженый обоз с провизией.
— Ты Кенг? — спросил его старший в обозе.
— Кто еще мог бы забраться так далеко, если не я?
Старший усмехнулся. Это был маленький темнокожий солдат с большим револьвером на боку, кроме того, он тащил разные мешки и канистры, как и все остальные, опустившие их на минутку на землю.
— Верховное командование желает тебе счастливого праздника Тэт, —
Кенг увидел, как привлеченный разговором из укрытия осторожно выполз радист Кванг До. Кенг подозвал его, и попросил маленького солдата: — Повтори еще раз свою речь!
Солдат поздравил и Кванг До, потом заметил: — Хорошо, что скоро не нужно будет карабкаться по горам. Знаешь, сколько весят наши мешки? Мы пройдем ко всем передовым наблюдателям и к позициям зениток, вон там, дальше на склоне.
Он открыл один из мешков, который нес на плече с помощью веревки из волокна кокосового ореха. Оттуда он вытащил для Кенга и его радиста пироги из рисовой муки, холодное жаркое и арахис в сахаре, любимое с детства лакомство вьетнамцев. Он передал подарки, затем с серьезным лицом приложил руку к тропическому шлему и торжественно объявил: — Главнокомандующий, генерал Зиап лично, желает приятного аппетита всем бойцам. И — всем, кто участвовал в огневом налете, он выражает свою глубокую признательность.
Закончив речь, он стал завязывать мешок. Закинув его через плечо, он крикнул своему отряду: — Вперед! Нам предстоит еще долгий путь!
Радист, оставшийся с Кенгом, смотрел с удивлением на дары. Один из отряда, который нес с собой огромный сосуд, налил из него чай в посуду Кенга. Крепкий зеленый чай, в котором еще плавали листики и черенки.
— Теперь нужно провести собрание, — сказал радист Кенгу. — Перебирайся ко мне, к моей рации, я же не могу ее оставлять надолго без присмотра. Там мы насладимся праздничной трапезой по случаю Тэта. У меня еще табак есть…
Повсюду на позициях Народной армии вокруг Дьенбьенфу этим вечером был праздник. К звукам бамбуковых флейт примешивалась игра трофейных губных гармошек. Они стали любимым музыкальным инструментом вьетнамских солдат. Кипели чайники, хотя чая не хватало, и пили в основном просто горячую воду. В вечернем воздухе чувствовался запах табака. Царило предчувствие победы, которую следует добыть так, чтобы враг не смог ускользнуть. Но многие солдаты, прошедшие уже через немало боев, тихо думали про себя, смогут ли они пережить и эту битву. Песни пелись тихо, вполголоса. Причиной был не только близкий враг. Ни один солдат в мире не радуется во все горло перед трудным боем.
Полковник де Кастри не имел ни малейшего представления, что в эту ночь еще один полк Народной армии занял позиции на северном краю его крепости, на расстоянии всего пяти километров от нее. Кроме того, благодаря умелой дезинформации вьетнамцев он еще более укрепился в своем ошибочном мнении, что Вьетминь осаждает крепость только очень ограниченными силами и не имеет никаких шансов взять ее. Де Кастри ожидал лишь локальных атак, но чувствовал себя достаточно сильным, чтобы отбить их. А теперь Народная армия провела еще один маневр, который де Кастри расценил как окончательное доказательство малой заинтересованности Вьетминя в захвате Дьенбьенфу. Разведчики сообщали, что 308–я дивизия Вьетминя отводится по направлению к Лаосу.
Генерал Зиап, предложивший
Но де Кастри категорически отверг эту идею: Дьенбьенфу — это крепость. У него нет намерений уворачиваться от Вьетминя и отступать. Наоборот — он заманит вьетнамцев в долину и уничтожит их там. Тут честолюбивый де Кастри, уже видевший себя в ближайшем будущем в звании генерала, совершенно поддался иллюзорному представлению ситуации Наварра, хотя он сам был умным и опытным солдатом. Де Кастри заверил скептичного Коньи, который оценивал шансы Дьенбьенфу с каждым днем все хуже и в своем близком окружении называл ее мышеловкой, что сможет с помощью своей артиллерии отбить любое наступление Вьетминя. При этом речь шла, помимо тяжелых минометов, всего о примерно двух дюжинах 105–мм гаубиц и об одной батарее (4 орудия) — 155–милимметровых.
Командующий артиллерией Дьенбьенфу, полковник Пиро, сам после первого огневого налета противника со смехом отказался от усиления своей артиллерии. Он вполне сможет решить любую задачу уже имеющимися стволами. Кроме того, он отверг советы замаскировать свои орудия получше. Он оставил их открытыми, только под защитой баррикад высотой по грудь человека, сделанных из мешков с песком. Это увеличивало опасность осколочных ранений для расчетов. Но Пиро находил в таком размещении и преимущество, объясняя, что так он сможет быстро поворачивать орудия и открывать огонь в любом направлении, откуда последует атака.
Пока французы продолжали пребывать в неведении, когда ожидать следующей атаки Вьетминя, тот получил в соседнем Лаосе свободу маневра. Атаки концентрировались вначале на единственной достойной упоминания французской базе — укрепленном пункте Муонгкхуа. Там, среди прочих частей, находился батальон легионеров. За последнюю неделю января Народная армия вместе с лаосскими союзниками взяла Муонгкхуа. А еще через короткое время была освобождена вся долина реки Нам — Ху.
Освободительные силы первое время не двигались дальше, но у них в руках уже была последняя и самая важная линия коммуникаций, связывавшая Вьетнам и северный Лаос. Они уничтожили около 17 рот противника, и — что было еще важнее — смогли освободить провинцию Пхонгсали. Теперь весь север Индокитая представлял собой единую освобожденную зону. Поэтому северная часть Вьетнама и пограничные провинции Лаоса Сам — Нёа и Пхонгсали могли служить надежным и безопасным тылом для проведения последующих операций.