Деньги исчезают в полночь
Шрифт:
Однако данное утверждение совершенно не относилось к Виктору Георгиевичу Сандалову. Через короткое время после начала застолья он начал угрожающе пьянеть. Первоначально это проявилось в том, что его лицо приняло оттенок спелого помидора, но он еще продолжал принимать активное участие в общей беседе. Гости с упоением обсуждали свои дела и не забывали о выпивке, а потому Сандалову приходилось несладко. По части пития он оказался человеком нестойким, и в какой-то момент всем стало ясно, что сегодня он более не скажет ничего путного. Первым это заметил Михал Палыч, который активно разливал водку. Откупорив бутылку в очередной раз, он мимолетно глянул на Сандалова, потом посмотрел уже
— Вить, ты бы шел спать, а?
В ответ на это Сандалов пробурчал что-то невразумительное, из чего все поняли, что спать он собирается прямо здесь. Михал Палычу эта идея пришлась не по душе, и он решил отвести друга и компаньона в более подходящее для отдыха помещение. Сидящий рядом мужчина хотел было прийти на помощь, но он остановил его, сказав, что ему поможет кто-нибудь из охранников.
Охранники Дима, Игорь и Ваня сидели за столом вместе со всеми только в самом начале, но вскоре поспешили ретироваться на первый этаж. Видимо, им было непривычно сидеть за одним столом со столькими богатеями сразу. Чувствовали они себя неловко и явно не понимали, зачем Сандалову понадобилось сажать их за общий стол, если обычно такого никогда не бывало.
Игорь постоянно кидал на меня косые взгляды и, видя, как я мило общаюсь со Славой, злобно поджимал губы. Дима тоже выказывал признаки беспокойства. Поэтому, как только беседа за столом плавно перешла на деловые темы, охранники мгновенно слиняли.
Все это время Виталий сидел возле меня и в разговорах не принимал никакого участия. Похоже, он чувствовал себя не лучше остальных ребят, а скорее всего гораздо хуже. Он не только молчал как рыба, но еще и выглядел так, словно враги сожгли его родную хату, как поется в известной песне. Периодически я пыталась как-то его развлечь, но, получив несколько односложных ответов, перестала предпринимать эти ненужные попытки. Увлекшись беседой со Славой, я даже на какое-то время вовсе забыла о Виталии.
Спохватилась я тогда, когда степень моего опьянения оказалась столь значительной, что не могла не внушать своеобразного уважения. Ужас, сколько же я выпила? Мысли шевелились в моей голове с большим трудом, а движения почему-то были совсем не такими, какими я их хотела бы видеть. Дядьки все еще что-то обсуждали, однако смысл их высказываний доходил до меня не сразу.
Я повернулась, но Виталия рядом с собой не обнаружила. Мне это как-то сразу не понравилось, а в затуманенном алкоголем сознании возникла подлая мысль, что Виталий вроде бы давно ушел в туалет, и с тех пор я его не видела. Или видела? Этот вопрос остался загадкой, и, отчаявшись получить на него ответ, я решила пойти и отыскать парня сама.
Для этого мне требовалось по меньшей мере подняться, а сделать подобное в том состоянии, коего я незаметно для себя достигла, — дело нелегкое. Все же я оторвала свое непослушное тело от стула и постаралась пройти к двери, снеся на своем пути как можно меньше стульев. Это для меня сейчас представлялось высшим пилотажем, но все же достигнуть совершенства не удалось, и один стул грохнулся на пол, когда я пыталась выбраться из-за стола. Его падение взбудоражило Славу, который вознамерился было меня проводить. Однако его состояние было практически таким же, как и мое собственное, поэтому от помощи я великодушно отказалась и попросила подождать меня. Похоже, этот вариант его абсолютно устраивал, поскольку он тут же положил буйную голову на стол и через несколько секунд уснул сном праведника. А я продолжила свой нелегкий путь.
Глава 11
Лестница стремительно уходила у меня из-под ног.
Не только Виталия, но и вообще никого не наблюдалось там, где я сейчас находилась. Однако в тот момент меня это нисколько не огорчило, и я решила двинуться навстречу судьбе в надежде отыскать хоть кого-нибудь. Говоря откровенно, в то время мне просто не по силам было взобраться по лестнице обратно наверх, поэтому я со всей рассудительностью, на которую была способна, решила немного побыть там, где оказалась.
А через весьма непродолжительное время выяснилось, что оказалась я не на первом этаже дома, как предполагала вначале, а в подвальном помещении. Очевидно, я несколько перестаралась со спуском, благодаря чему добросовестно прошла всю лестницу. Так или иначе, но искать Виталия в подвале было глупо, и эта справедливая мысль уже совсем оформилась в моем расплывчатом сознании. Вдруг я услышала — или мне это показалось? — как где-то вдалеке тихонько проскрипела дверь.
Я чуть не закричала победное: «Ура!», сообразив, что героический подъем по лестнице в сложном нетранспортабельном состоянии временно отменяется, и засеменила туда, откуда доносились звуки. Судя по всему, я шагала по длинному коридору, подобному тому, который находился на втором этаже. Пахло сыростью, было холодно и довольно противно, однако пьяная настойчивость не позволяла мне свернуть с выбранного пути. Вернее, плюнуть на этот самый путь и вернуться обратно.
Я шла довольно быстро, насколько позволяло мое состояние, и поскольку коридор был не очень широким, а траектория моего движения сильно смахивала на синусоиду, то я попеременно натыкалась то на одну, то на другую стенку. В один из таких моментов стенка вдруг куда-то делась, и я ввалилась в какое-то помещение, не сразу сообразив, что нечаянно толкнула дверь.
Когда первоначальное недоумение понемногу рассеялось, я смогла оглядеться. Оказалась я в комнатке непонятного назначения. Наверное, первоначальный замысел состоял в том, чтобы сделать ее хранилищем запасов — винных или еще каких-либо. Однако впоследствии о комнатке забыли, а погреб решили устроить в другой части подвала, благо площадь позволяла развернуться. В комнатке же сейчас стояла явно ненужная мебель, для которой Сандалов не нашел, очевидно, лучшего применения.
Но, судя по всему, Виктор Георгиевич питал и к этой комнатке, и к этой мебели особые чувства. Помнится, именно такая мысль поначалу возникла в моей бедной голове, потому что через несколько секунд, после того как я ввалилась в этот сумрачный склеп, я увидела своего клиента.
Сандалов лежал на старенькой продавленной кушетке, застеленной драненьким покрывалом, и отчаянно храпел. Его храп сам по себе удивления не вызвал, потому что в сознании моем еще держались воспоминания о том состоянии, в котором Виктор Георгиевич отправлялся отдыхать, поддерживаемый верным Михал Палычем. Вопрос заключался в том, какого черта Сандалов решил уснуть именно здесь. Ответить я, наверное, не смогла бы, даже будучи абсолютно трезвой.
Итак, Виктор Георгиевич спал сном праведника, и я, немного посмотрев на его умиротворенную физиономию светло-красного цвета, освещенную единственной лампочкой под потолком, решила покинуть неуютное место, пробормотав перед этим: