Деньги круглые
Шрифт:
– Не повезло!
До самого вокзала старик держал пятерку в руках. А как приехали заморгал, засуетился, вытащил кошелек, спрятал туда деньги и все что-то причитал. Потом полез в карман и вытащил пакетик проса.
– Вот, милок! Чуть корм отдать не позабыл...
– А попугай теперь насовсем мой?
– спросила Маша.
– Твой, твой!
– успокоил ее отец.
– И Санькин, конечно, тоже...
– Замечательный Гитлер, добрый.
– Откуда ты Гитлера взяла?
– Из телевизора.
Отец ее недослушал, вылез таскать мешки. В такси расселся восточный человек в кепке с огромным козырьком, загорелый и в себе уверенный. Багажник и заднее сиденье они с отцом набили мешками грецких орехов и теперь ехали на Черемушкинский рынок.
– Между прочим, как у вас тут теперь с культурным обслуживанием? первым делом осведомился пассажир.
– В каком смысле?
– оценивающе посмотрел на него отец.
– Блондинки, между прочим, на вечер в наличии не имеется?
– Блондинки по червончику штука, - не отрываясь от дороги, сразу сказал отец.
– А брюнетки?
– встряла Маша.
– Брюнетки не надо, - отрезал пассажир.
– Мы сами брюнеты.
Когда выгрузились на рынке, он напомнил:
– Давай блондинку, только без обмана.
– Вот, - отец достал записную книжку, дал ему карандаш и продиктовал номер.
– Скажешь, от Семен Семеныча. По телефону лишнего не болтай, ясно? С ней отдельно рассчитаешься.
– Она Азербайджан уважает?
– Она всех уважает, кто платит.
Восточный человек расплатился за такси и за номер блондинки. Отец с Машей уехали.
– Зачем ему блондинка, пап?
– В кино сходить.
– А аборт?
– Что - аборт?
– Аборт она будет делать?
Девочка сидела в обнимку с клеткой. Попугай забился в угол, дремал. Они все ездили и ездили. Везли туристов с рюкзаками, инвалида на костылях, за ним семью: мать, отца и двух близнецов. Оба близнеца одинаковыми голосами выли на всю улицу. Высадив их, отец закурил, проехал немного и остановился возле винного магазина. У входа стояла толпа, ожидая конца обеденного перерыва. Такси зарулило во двор.
– Ты к Клавке?
– С чего ты взяла?
– Дядя Тихон сказал.
– Чем болтать, погуляй-ка вокруг машины, погляди, чтоб во двор никого не занесло. Я быстро. Отец исчез в двери, загроможденной по бокам пустыми коробками. Потом показался снова.
– Никто здесь не шастал?
– Никто!
Он вытащил из-за двери и, прижимая к животу, принес коробку. На ней было написано: "Брутто. Нетто".
– Брутто и Нетто - братья, пап?
– Да помолчи ты!
Он поставил коробку возле багажника и ударом кулака открыл замок.
– Ой, сколько огнетушителей!
– воскликнула Маша.
–
– Держи-ка!
– он дал ей в руки один и стал отвинчивать другой.
Сняв крышку, он опустил внутрь бутылку водки и снова завинтил.
– Секрет, - он первый раз за весь день рассмеялся.
– Какой же секрет?
– рассудительно сказала Маша.
– Пять банок дядя Тихон ночью реализует. Только зачем ему деньги? Ведь у него жены нет, ты сам говорил.
– Зато бабы есть, - сурово сказал отец.
– Это еще дороже.
– Почему дороже?
– Потому что их много, а он один, поняла?
– Поняла.
Потом они стояли на стоянке, и отец выкурил полпачки сигарет. Маша стала кашлять от дыма, и ей захотелось есть. Но отец ведь работает, попросишь - рассердится. Лучше потерпеть. И она стала кормить попугая. В машину никто не садился.
– Загораешь?
– к папе подошел шофер из соседнего такси.
– Дай-ка курнуть... Все норовят пешком пройти или в крайнем случае на трамвае, а деньги в чулок.
– Зачем в чулок?
– спросила Маша.
– Из чулка они не вываливаются, если не дырявый...
Шофер прикурил и отошел.
– Ну-ка подвинь свою клетку, - пробурчал отец.
– К лешему их всех, поехали!
3.
У шашлычной на Ленинградском проспекте теснилась очередь. Отец пробрался сквозь толпу, волоча за собой дочь, и пнул дверь. Гардеробщик, фуражка золотом, как папу увидел, сразу засов скинул.
– Лида в смене?
– Тама, куды она деется!
Маша цепко держала отца за карман куртки. В зале пахло дымом, шум стоял, как в бане. Если по ушам хлопать, получается музыка.
– Стой тут, с места ни-ни!
Отец исчез. Когда он вернулся, им сразу показали на столик в углу, возле раздачи. Ничего не спрашивая, официантка Лида принесла два шашлыка и бросила на стол пачку сигарет. У нее, как у Снегурочки, на черных волосах трепетал кружевной кокошник. Лида устало присела на край стула.
– Чо не заходишь?
– Работы по завязки.
– У, ее вечно по завязки, работы-то. И вся черная. Так и жизнь пролетит, как ворона. А радости не видать...
– Дак к тебе же Тихон зачастил!
– Ну и чо? Я ему полста в месяц плачу за то, что он меня сюда возит.
– А я, значит, дармовой?
– Венгерский офицер с женщин денег не берет. Может, мне с тобой интересней.
Вынув из кармана зеркальце и помаду, Лида взглянула на себя, обвела помадой губы. Приведя себя в порядок, придирчиво, но без ревности, оглядела Машу.
– Разрежь мне, - попросила девочка отца.
Он разрезал ей мясо мелкими кусками, отломил край булки.
– Чо, дома уже и не кормят? Нынче-то воскресенье...