Денис Давыдов (Историческая хроника)
Шрифт:
И когда Липат, низко кланяясь, сияя лысиной и всем своим видом выражая радость от свидания с молодым барином, предстал перед ним, Денис, без дальних слов, схватил бурмистра за бороду:
– Ты что же, мошенник, делаешь? Мужиков по миру пускаешь и своих господ обираешь? Всякие небылицы о засухе плетешь, чтоб господские деньги прикарманить, да еще и оброки для себя увеличиваешь… Я тебе покажу, как воровать! Душу вытрясу, каналья!
Липат с всклокоченной бородой выскользнул из рук разгневанного барина, повалился в ноги.
– Смилуйся, батюшка Денис Васильевич! Обнесли меня напраслиной злые люди…
– Что? Ты еще оправдываться вздумал? – прикрикнул Денис. – А третью избу из барского леса кто строит?
Липат, хорошо понимавший, что молодой барин явился за деньгами, полагал вначале отделаться от него пустяковой суммой. Теперь же, сообразив, что плутни его открыты и дело может кончиться отрешением от выгодной должности, вынужден был первоначальный свой план изменить.
– Верно, кормилец, взял я для своих построек дубочки из барского леса, – признался он, – да не тайно, а с дозволения маменьки вашей… А уж кто сказывал, будто засухи не было, того пусть господь накажет! – продолжал он медоточивым голоском. – Потому и оброк увеличил, милостивец мой, что два года сряду озимых недобираю… Легко ли, думаю, благодетелям моим убытки терпеть? Две тысячи рубликов, родимый, для вас же с оброчных собраны…
– Где же деньги? Я ничего про них не слышал, – недоумевая, сказал Денис, никак не ожидавший такого оборота.
– Недавно собрал-то их, кормилец… Все до копеечки целы, изволь хоть сейчас получить…
– Гм… А за нынешний год когда деньги будут?
– Да вот как с молотьбой управимся… Нынешний год, слава богу, озимые и яровые уродились и цены на хлеб держатся… Расчет имею не менее четырех тысяч вам представить…
– Ну, хорошо… Смотри же, чтоб впредь никаких недоимок и затяжек с деньгами не было… А то бородой в другой раз не отделаешься! Понял? – пригрозил Денис.
– Ох, да не гневи ты понапрасну свою душеньку… Я ли не пекусь о вас, я ли не стараюсь? – снова запел бурмистр. – Мужичишки иные, касатик, может, и недовольны, что в строгости их держу, да сам поразмысли, какова господам польза будет, ежели мужикам потакать?
Старый плут своего добился. Поразмыслив, Денис решил не смещать бурмистра. «Бесспорно, он мужик корыстный и вороватый, оброчные деньги явно хотел присвоить, – думал он, – зато хозяйство все-таки в порядке, и острастка, надо надеяться, впрок ему пойдет… Да и кем его заменить! Каждый на этой должности воровать станет… Липат третью избу ставит, так, пожалуй, ему больше и не нужно, а нового бурмистра назначишь – тот снова строиться начнет… Нет, пусть уж лучше этот сидит!»
Вопрос же об отношении с крестьянами оказался неразрешенным. Денис приказал бурмистру не отягощать крестьян лишними работами, велел выдать Никифору корову и отпустить лесу для кузницы, однако понимал, что от этого, в сущности, ничего не изменится. Картины крестьянской нищеты продолжали тягостно беспокоить воображение. Образ золотушного ребенка, ползавшего по грязному полу, не выходил из головы. И вырвавшийся из самой глубины души крик Агафьи долго звенел в ушах: «Жить тяжко, барин!»
Возвращаясь из Бородина, Денис не чувствовал себя спокойным и довольным… Но что же он мог еще сделать? Что?..
В Москве Денис возобновил свои литературные
Денис стал навещать Василия Андреевича, встречая с его стороны теплое, дружеское отношение. Однако Жуковский, одобрительно отозвавшись о некоторых гусарских стихах старого приятеля, в глубине души, видимо, не считал их зрелыми поэтическими произведениями.
– Как полагаешь, стоит их напечатать в журнале? – спросил однажды Денис.
Жуковский, уклоняясь от прямого ответа, сказал;
– Видишь ли, мне кажется, тебе следовало бы попробовать свои силы в более звучных и нежных, истинно поэтических произведениях…
Денис почувствовал, что Жуковский не совсем прав, давая такой совет. Элегические мотивы и сентиментальность, характерные для самого Жуковского, были чужды Денису, тяготевшему к темам сатирическим и языку народному. Но спорить не стал. И на досуге занялся вольной обработкой элегии французского поэта Виже «Мои договоры». Этой новой своей работой Денис остался не очень доволен. Ему нравились лишь некоторые, обработанные в свойственной ему манере строки, посвященные театру, где он тогда частенько бывал:
… что видим мы в театрах? – Малый кругРазумных критиков, а прочие – зеваки,Глупцы, насмешники, невежды, забияки.Открылся занавес: неистовый геройЗавоет на стихах и в бешенстве жеманномДрожащую княжну дрожащею рукойУдарит невпопад кинжалом деревянным,Иль, небу и земле отмщением грозя,Пронзает грудь свою и, выпуча глаза,Весь в клюквенном соку, кобенясь, умирает…В остальном стихотворение, по его мнению, было довольно посредственным. В свой первый сборник стихов Денис впоследствии его не включил. Но Жуковскому стихотворение понравилось. Он взял его для «Вестника Европы», где оно и появилось в следующем году. Похвалил Жуковский и небольшую оду «Мудрость», тоже вскоре опубликованную. Это были первые стихи Дениса, появившиеся в печати.
У Жуковского Денис познакомился с очень модным тогда московским поэтом – Василием Львовичем Пушкиным. Рыхлый толстяк на тонких ногах с кривым носом и щербатыми зубами, Василий Львович был автором многих переводов, эпиграмм, мадригалов; он проявлял иногда подлинное дарование сатирика.
Василий Львович бывал за границей и про свои заморские встречи рассказывал увлекательно. Европейскую литературу знал превосходно, декламировал Мольера и Шекспира, при этом подражал известному актеру-трагику Тальма, у которого в Париже брал уроки. Во всяком случае, среди москвичей Василий Львович слыл человеком просвещенным. К Денису он отнесся с большой любезностью В оценке «гусарских» стихов с Жуковским резко разошелся.