Денис Давыдов (Историческая хроника)
Шрифт:
– Подожди, возвратятся еще господа-то, – мрачно вставил Шкредов.
В горнице на несколько секунд наступила тишина. Кто-то тяжело вздохнул, и вдруг тишину всколыхнул взволнованный, страстный шепот. Голоса людей уже трудно стало различать. Говорили чуть не все сразу, перебивая друг друга, спеша высказать глубоко затаенные сокровенные свои думы:
– Слух-то был, будто после войны волю объявят…
– Верно, братцы! И я слыхал, что крепостных не будет…
– Указ давно уже заготовлен. Да пока скрывают…
– Половина барской земли, говорят, мужикам отойдет…
– Солдатам и ополченцам за верную службу по пять десятин нарежут…
– Жизни своей не жалели! Заслужили!
– Эх, привел бы господь дожить
На Дениса этот необычайный, случайно услышанный разговор произвел сильное впечатление. Денис был хорошим командиром. Следуя примеру Багратиона и Кульнева, он относился к нижним чинам взыскательно, но гуманно. Строго запрещал телесные наказания, заботился о хорошем снабжении отряда, часто запросто беседовал с гусарами, казаками и знал, что пользуется у них доверием и уважением. Видя, как сражаются с неприятелем его гусары и казаки, Денис объяснял эту отвагу общим патриотическим чувством и еще тем, что ему удалось суворовскими методами воспитать в людях воинскую доблесть и бесстрашие. Мужество крестьян-партизан казалось более удивительным, но и здесь было несомненно, что рождено это мужество беспредельной любовью народа к своему отечеству. Так на самом деле оно и было.
Поэтому мысли о возможности внутренних волнений, владевшие дворянством в начале войны, постепенно у Дениса исчезли. Защита родины, казалось ему, объединила все сословия, направив все усилия к одной цели. А о том, что будет дальше, после войны, Денис не думал. «Якобинские мысли» об улучшении тяжелой участи народа, высказанные некогда Базилем, он считал и странными и несвоевременными. Да и сам Базиль в конце концов признал, что затеял разговор не вовремя.
И вот теперь приходилось опять возвращаться к этому тревожному и мучительному вопросу. По тому сочувствию, с которым отнеслись гусары к рассказу Федора о мужиках, живущих без господ, по той страстности, с какой обсуждались слухи о воле, Денис понял, как, в сущности, различны корни патриотических настроений дворянства и крепостного крестьянства. Все желали освобождения России от чужеземцев. Но при этом дворянство и он, Денис, хотели сохранить тот строй жизни, который существовал, а солдаты и крестьяне, сражаясь с общим неприятелем, надеялись на создание нового, лучшего для них общественного строя.
В глубине души Денис сознавал, что нельзя обвинять людей в стремлении улучшить свою жизнь, но вместе с тем не мог и сочувствовать этому стремлению, – оно грозило поколебать те незыблемые, как он полагал, устои жизни, без которых ему не представлялось собственное существование.
Денис долго лежал с открытыми глазами, тщетно стараясь найти ясность в беспокойных, противоречивых мыслях. Смутная тревога, охватившая его, не проходила, а все усиливалась. Он так и заснул под утро, ничего не придумав, ничего не решив.
Пробудил его приезд вахмистра Колядки, посланного с донесением в главную квартиру. По довольному виду вахмистра нетрудно было догадаться, что прибыл он не с плохими вестями.
– Ну? Что нового? Войска наши по-прежнему стоят на месте? – нетерпеливо спросил Денис.
– Никак нет, ваше высокоблагородие, – ответил Колядка. – Под селом Тарутином нападение на кавалерию Мюрата произведено… Слыхал, будто более трех тысяч ихних порубили, сорок пушек захвачено…
– Слава богу! Показали, стало быть, французам кузькину мать! – повеселел Денис. – А писем для меня нет?
– Есть, ваше высокоблагородие, – отозвался Колядка, расстегивая сумку и доставая оттуда множество пакетов.
Зоркими глазами Денис сразу заметил на одном из них печать фельдмаршала. С большим волнением вскрыл он адресованный ему пакет. Письмо было написано третьего дня в деревне Леташево. Кутузов писал:
«Милостивый государь мой Денис Васильевич!
Дежурный генерал доводил до сведения моего рапорт ваш о последних
Волынского уланского полка майора Храповицкого поздравьте подполковником. О удостоении военным орденом командующего 1-м бугским казачьим полком ротмистра Чеченского сообщил я учрежденному из кавалеров оного ордена совету. Прочие, рекомендуемые вами, господа офицеры не останутся без наград соразмерно их заслугам. Отличившимся нижним чинам по представленным от вас спискам назначаю орденские серебряные знаки.
А за сим остаюсь в полном уверении, что вы, продолжая действовать к вящему вреду неприятеля, истребляя транспорты его и конвои, сделаете себе прочную репутацию отменного партизана и достойно заслужите милость и внимание всеавгустейшего государя нашего.
Между тем примите совершенную мою признательность. С истинным к вам почтением имею честь быть, милостивый государь мой, ваш покорный слуга
Денис дважды с благоговением прочитал письмо. Сердце его билось радостно. Сам Кутузов нашел время и написал ему теплые, ободряющие строки! Пусть люди сухой души и тяжкого рассудка, сидящие в штабах, кривят губы при каждом упоминании о партизанах. Письмо фельдмаршала окончательно узаконивало партизанскую систему, оно являлось полным признанием заслуг, оказанных отрядом отечеству. Денис чувствовал себя счастливым.
Второе письмо было от зятя Кутузова, старого приятеля Дениса по гвардии, князя Кудашева.
«Не удивляюсь, нимало твоим подвигам, – писал он, – я так давно тебя знаю… Я сегодня, благословясь, пускаюсь сам отсюда вправо, по дороге Серпуховской, в намерении действовать в тыл неприятельского авангарда. Прощай, любезный друг. Помоги нам бог! В журналах военных действий имя твое гремит… Надо постараться и мне!»
А Матвей Иванович Платов, которого Денис известил об отличных действиях донских казаков в своем отряде, на «приятельское уведомление» ответил коротенькой, но характерной запиской:
«Бей и воюй, достойный Денис Васильевич, с нашедшею вражеской силой на Россию и умножай оружия российского и собственную свою славу…»
Письма доставили Денису большую радость и вызвали общий восторг у его товарищей. Особенно тронуло всех письмо Кутузова. Фельдмаршал никого не забыл! Даже старик Семен Яковлевич Храповицкий за помощь партизанам пожалован орденом Анны.
Однако о том, что французы покинули Москву, никаких намеков в письмах не было. Поэтому Денис после однодневного отдыха, устроенного по случаю награждения партизан, решил продолжать партизанские поиски.
На следующий день отряд выступил в поход, взяв направление на Вязьму. Погода все еще не установилась. Дул холодный северный ветер. По небу низко ползли тяжелые серые тучи, моросил дождь. Ехали медленно. Дороги были сплошь покрыты лужами и вязкой грязью, лошади скользили и спотыкались.
Нахлобучив шапку-ушанку и подняв воротник шинели, Денис ехал рядом с Митенькой Бекетовым. Денису дремалось и в разговор вступать не хотелось, зато Бекетов, получивший несколько писем из дому, находился в возбужденном состоянии и ни на минуту не умолкал: