Деревенщина в Пекине 3

Афанасьев Семен

— Совершенно верно, — кивает Ван Мин Тао, откидываясь на спинку кресла. — Но я ни в коем случае не намерен сдаваться. У меня за плечами огромный опыт, я многое повидал в жизни и многим занимался, особенно в сельском хозяйстве. В основном меня привлекало растениеводство, а вот вы, насколько я знаю, больше специализируетесь на животноводстве, — добавляет он, с улыбкой глядя на вьетнамку.

— Почему вдруг ваша компания привлекла столь пристальное внимание? — не удержавшись от вопроса, спрашивает та. — Она ведь не настолько велика, чтобы оказывать серьёзное влияние на экономику или

общество?

— Тот же вопрос интересует и меня, — хмыкает бизнесмен. — Когда я узнал об их интересе, то был крайне удивлён. Мой бизнес по меркам страны довольно скромный, он не приносит многомиллиардных прибылей. Буду бодаться с ними до последнего. Однако для начала необходимо создать финансовую подушку безопасности, собственно, поэтому я вас и пригласил.

Мы с До Тхи Чанг обмениваемся быстрыми взглядами.

— Я хочу вложить в наш совместный бизнес солидную сумму. Не миллион, не два, а сразу десять. Сейчас для меня гораздо разумнее вывести деньги в наличные и пустить их в оборот, нежели дисциплинированно держать на счетах. В моей ситуации хранить средства в банке — не самая надёжная стратегия, — с горечью усмехается он.

— Наша дистрибьюторская сеть пока не готова освоить инвестиции такого масштаба, — осторожно возражает вьетнамка. — Больше трёх миллионов нам просто некуда вкладывать. Вы, как бывший растениевод, должны понимать: если у вас есть тридцать ящиков ягоды, и вы знаете, куда их сбыть, глупо собирать восемьдесят. Потому что девать лишние пятьдесят всё равно будет некуда — сгниют. А мы работаем через розничные сети, они не примут гораздо больший объём.

— Согласен, — кивает бизнесмен, — поэтому я и предлагаю вам как слаженной торговой команде активно заняться расширением розничной сети, задействовать новые регионы, нарастить географию дистрибуции.

— Вообще-то можно попробовать параллельно увеличить стоимость среднего чека, — добавляю я, тоже не удержавшись. — Больше торговых точек — здорово, но и больше закупа в одни руки — второй стандартный вариант.

Оба собеседника поворачиваются и скрещивают на мне взгляды.

— А ты откуда такие слова знаешь? — фыркает До Тхи Чанг.

— Много чего знаю, — уклончиво отзываюсь я. — Но ладно, вы продолжайте, извините, что вклинился.

Вьетнамка разворачивается к Ван Мин Тао и вкрадчиво интересуется:

— Для того, чтобы человек вашего уровня решился фактически уйти в нелегал, давайте называть вещи своими именами, должны быть очень серьёзные основания.

— Вы наверняка прекрасно понимаете, чем я руководствуюсь, — сухо роняет бизнесмен.

— У нас во Вьетнаме, когда север и юг объединились, а социализм и коммунизм пришли на смену частной собственности, многие предприниматели предпочли именно такой путь — уход в тень. И многие до сих пор там, в этой тени, потому что альтернатива была одна — отдать всё нажитое государству. Но вы, в отличие от наших бизнесменов тех лет, обладаете достаточным капиталом, чтобы просто перенести свою деятельность в другую страну. В другую географию, другую юрисдикцию — назовите как хотите. Это от нас было некуда бежать с капиталами, по крайней мере, ан-масс, а вы вполне можете стать застройщиком или девелопером

где-нибудь в Европе или на Ближнем Востоке. Я навела о вас кое-какие справки.

— Не сомневаюсь. Я тоже кое-что о вас разузнал.

— Сейчас на рынке недвижимости масса интересных проектов — что в Турции, что в Эмиратах, Катаре или на Кипре. Южном Кипре, я имею в виду. Да вы вообще можете выбрать страну на любой вкус — хоть Португалию, хоть Великобританию. Уверена, вас везде примут с распростёртыми объятиями. Даже в Штатах сейчас можно получить гражданство за инвестиции от миллиона долларов, причём всего за каких-то три года. Тот же Илон Маск не даст соврать.

— Я в курсе этих возможностей, — кивает бизнесмен, — и отдаю себе отчёт, что они вполне реальны.

— Тогда позвольте спросить напрямую: зачем вам всё это? Зачем связываться с нами? — До Тхи Чанг пристально смотрит на собеседника. — Любой теневой бизнес — теоретически, повышенные риски, вы это понимаете не хуже меня. И если уж мы ввязываемся в авантюру вместе, я хочу чётко понимать вашу мотивацию. Почему вместо того, чтобы перебраться в тёплые края, вы предпочитаете остаться тут, на передовой? Вместо того, чтобы наслаждаться жизнью где-нибудь на пляже, вы сознательно выбираете борьбу в окопах?

Ван Мин Тао долго молчит, задумчиво глядя куда-то поверх наших голов. Потом медленно поднимается, подходит к окну и несколько мгновений невидяще смотрит на раскинувшийся внизу город:

— Потому что я люблю свою Родину. И хочу наглядно показать этим мерзавцам, что Китайская Народная Республика создавалась как государство рабочих и крестьян. Это закреплено в нашей конституции, в первой же статье. Я сам был и крестьянином, и рабочим. Да что там — я и сейчас рабочий на своём предприятии.

— Ни в одном из доступных источников я не нашла упоминаний о вашем трудовом прошлом. Вы держите это в секрете?

— У меня нет секретов, просто я об этом не кричу направо и налево. У нас, как и на многих японских предприятиях, каждый руководитель обязан регулярно стоять у станка наравне с рабочими. Я не исключение.

— Звучит интересно.

— Эти люди намекнули, что я пойду по стопам Джека Ма. Но при всём моём уважении к нему, он никогда не был настоящим пролетарием. Он интеллигент, технократ — кто угодно, но не рабочий. И никогда им не был. А я — другое дело! И я считаю, что сейчас в нашей стране настали времена, когда государство, созданное для рабочих крестьян, по факту начало этих самых рабочих и крестьян грабить — например, меня. Я против. Это неправильно, так не должно быть.

Вьетнамка озадачивается.

— Вот скажите, — продолжает Ван Мин Тао. — Если я сейчас приду в ЦК, да хоть в тот же самый отдел, который меня трамбует, и спрошу, у кого из них за плечами хотя бы три года реальной работа на заводе — много ли рук поднимется?

— Хм. Не могу утверждать, что имею представление о кадровом составе вашего ЦК.

— Зато я имею, ни одной! А у меня, для начала, четыре года горячего стажа в литейном цеху. Вот с этими руками, — он выразительно растопыривает пальцы, — я в молодости добросовестно постоял на плавке возле печи. И не только возле неё.