Деревенская рапсодия
Шрифт:
Анка попыталась возмутиться, задергала ногами, пробуя освободиться из плена, но её вдруг закружило, завертело, понесло…
– Меня пыта… пыта… пы… – кричала она одними губами, проваливаясь в чёрную яму и понеслась… понеслась её душа…
Глава 18.
– Тётка Пелагея, ты дома?
– Чего вопишь, заходи, чего надо?
– Бабушка молока передала. А можно маленького посмотреть?
– А что его смотреть, дитя, да и всё.
– Я никогда маленьких не
– Заходи, Юлька. Дети спят. Ты сиди тихо и смотри. Не трогай никого. Хорошо?
– Хорошо. А вы куда?
– А я сбегаю тут по делу. Недалеко. Только не трогай их руками, просто смотри. И не шуми.
– Хорошо, тётка Пелагея. Беги. Я буду сидеть тихо.
Пелагея, переваливаясь с ноги на ногу, понеслась в конец деревни к дому Анки. Никаких новостей ни от кого! Что ты будешь делать! Как в воду все канули!
– Куда несёшься, Пелагея?
– К Буракиным. Бегу, дети одни дома, обернуться надо скорее.
– Садись, подвезу.
– Не, на мотоцикле не поеду! Носишься по деревне, как чёрт.
– Садись в люльку! Не опрокину, не боись!
Деваться некуда, и Пелагея, кряхтя, влезла в коляску мотоцикла. Ванька, сын соседей, рванул с места так, что с головы пассажирки слетел платок и был таков. Пелагея даже ахнуть не успела, а мотоцикл уже стоял у ворот Буракиных. Рядом с воротами, на лавке, сидел Толик и грыз семечки. Рядом с ним скучала кошка. При виде гостей, она тут же соскочила с лавки и нырнула под забор. Толик даже головы не повернул в сторону прибывших односельчан.
– Толька, что морду воротишь? Анка дома?
– Нету Анки. И Динки вашей нету! Никого нету!
– Где они, отвечай, ирод! Ты собрал их в компашку свою. Куды дел всех?
– Уехали они. Кататься на машине и не вернулись.
– А ты что с ними не поехал?
– Пьяный был. Спал уже!
–– Динка где?
–– Динка домой рвалась, помню! Но уговаривали они её. Это помню. Не спрашивай меня ни о чем, тётка Пелагея. Сам грущу.
– Грустит он! Там дитя без молока, а он грустит!
– Значит мать такая, что дитё бросила. Не приставай, голова болит. Похмелиться нечем…
Пелагея снова забралась в люльку и Ванька, развернувшись так, что люлька на повороте взлетела в воздух. Пелагея в обмороке не могла и звука извлечь из своего перепуганного организма.
По дороге Иван остановился, снял с дерева платок, вернул его пассажирке и снова с визгом тронул с места свой транспорт.
Пелагея тихо вошла в дом. Все дети спали. И Юлька, стоя на коленках у кровати, спала, уткнувшись в одеяло, которым был укрыт Павлик. Пелагея подняла няньку, уложила поперёк кровати, вылила молоко из банки в кастрюльку, поставила его кипятить. По её щекам текли огромные гроздья слёз…
Глава 19.
Шумный весенний ветер беспардонно ворвался в открытое окно, взметнул вверх лёгкие тюлевые шторы, поднял тетрадные листочки со стола и разметал их по комнате.
– Мои рисунки! – закричала Анка, собирая с пола листочки с рисунками модных платьев. Она любила рисовать девушек в красивых
Окоченевшие пальцы не слушались, руки адски болели и висли, как плети. Она пыталась собрать рисунки с пола, но у неё никак не получалось, пальцы её не слушались.
– Холодно! Почему так холодно! Мама! Мама! Мне холодно…– кричала девочка. Мама крепко обняла её, прижала к себе так, что она стала задыхаться, затем затрясла дочь изо всех сил и стала бить по щекам.
– Мама! Мама! Не надо! Мама! Я больше не буду! Мама! Не бей меня… не бей меня, мама… – истошно кричала измученная Анка. Боль пронзала все её тело, собрав последние силы, она дралась с мамой и отбивалась от неё.
– Ну вот… очнулась, слава те… А дерется ещё… дурында. Чаво дралась-то, люди её спасают, а она – кулаки в ход… Придурошная какая-то… Ирка! Ирка! Иди на кровать сгрузим тело, а то уж больно широка девка! Да и бешеная! Ирка! Ну, идёшь ты или не…
Совсем тощая, словно палка, Ирка, схватила цепкими руками Анку за ноги:
– Раз… два… ну, давай Машка!
Машка ухнула, подсунула свои руки под подмышки Анки. Та не успела ахнуть и её грузное тело, как мешок, свалилось на железную кровать с растянутой сеткой, словно в гамак.
– Да… доски надо было б подложить… Совсем девка на полу лежит. А ну, Машка, Митяя с поддоном зови, переложим заново.
– Митяй! Тащы паддон, грузная тута, подложку надыть… Ох, девица, разъелась же ты. Лежи, не трэпэщи, и не вздумай орать, наслушались тебя, никому спать не дала. Пока Петяй не воткнул запретный укол. Не всем такая редкость выпадает, только самым безнадёжным.
Доктор разрешил. Ему звонили ночью. Доктор у нас золотой. Повезло тебе, деваха, ох повезло…
Минут через десять Митяй, пыхтя, протиснулся в дверь с деревянным поддоном.
– Бери за зад бабу, Митяй. Подмоги малость. Туды ешо ничего было, а обратно не потянем удвоем с Иркой. Ну! Ать, двать… Митька! Ну! Ну! Ложи ее! Ложи! Чаво вцепился ей в зад, кидай на каталку! Да не ори ты, больная! Вишь, аж надрываемся утроём… Ирка, связывай руки ей, раз не разумеет!
Анка, не понимая, что с ней делают, кричала и отбивалась, теряя сознание от боли. Митяй вытер со лба обильный пот рукавом халата, скинул с кровати матрас, положил доски, вернул матрас на место, ловко подправил простыню.
– Ну! Ще ррраз, взяли! Да не дрыгайся ты! Уроним жа на пол, не подымем жа! Ишь, разъелась, а мы тута надрывайся над ней! Швы разлезутся, снова шить начнуть, шас уколы будуть, полегчает малость, лежи и не дрыгайся! – орала раскрасневшаяся Машка. Ирка молчала. Её цепкие сильные руки крепко держали ноги. Митяй, нечаянно задев грудь больной, ещё больше раскраснелся, одёрнув руки, как ошпаренный от крепкой молодой груди девахи. Так и стоял, растопырив их в разные стороны.
– Чаго остолбенел, Митяй, девок не трогал? Давай, топай отседова. Недовольно бубня про себя что-то, долговязый медбрат двинулся на выход. Следом, громыхая каталкой, шумно шаркая ногами в растоптанных тапках, двинулась Машка. Ирка накрыла Анку застиранной простынкой, поправила подушку.