Деревенские святцы

Полуянов Иван Дмитриевич

Эва, торопися, лен-то на стлищах! С поля жнеи возвращаются, привернут на луговину. Мнут тресту: снимать? Подождать? Под росами и дождем, на ветру и солнцепеке стебли делаются хрупкими, костра свободно отделяется от волокна.

Мастерицы водить льны различали лен глухой, ростун — волокно длинное, но жесткое; плаун — с коротким, мягким, тонким волокном; текучку — прозевай, семя вытечет.

По приемам первичной обработки льны разделялись на «стланцы» и «моченцы». Последний способ состоял в том, что лен вместо расстила под росы погружали в воду прудов, озер, рек. Добротность

волокна тогда зависела от качества воды, мягкая она или жесткая, известковая.

Загадок, поговорок про лен сложено — не счесть. Приведем одну: «Били меня, колотили меня, во все чины производили, на престол с царем посадили». Снимать лен со стлищ, на овинах сушить, в мялках мять, волокно трепать, очесывать — не скоро попадет куделя на пресницу, с пресницы ниткой в кросна.

А без исподнего, холщовых порток, чай, и царь на трон не сядет!

4 сентября — Агафон.

В устных календарях — гуменник.

Кому воля наставала, это малой детворе. Старшие ребята в школе, и перед избами лужки, в кустах шалаши — все наше. Некому турнуть: эй, мелюзга, рёвы, под ногами не путайтесь! На качелях покачаемся, за Митиной избой гусей в пруду подразним. В «ергу», может, сыграть?

Ерга, не ерга, Баран, не баран! Серая овца на полатях спала, Семерых принесла.

— Олово ли медь? — вопрошает атаман Виталька.

— О-оло-во-о… — заранее куксится маленький Валя Денисовский.

— Три щелкушки в голову!

Поссоримся и помиримся. Кабыть, у Егора Драчева на гумне горох молотят? Сбегаем? Засверкали пятки — через Лесные, мимо вековых сосен на ближний хутор.

Нагребем горошку в карманы, по дороге домой и съедим добычу.

Сейчас куда? Айда к овинам! С пустыми руками не след являться: в огородах запасаемся брюквой, картошкой.

Овинный дух, дух горячего зерна, соломы, кисловатого дыма. Чад, который сладок и приятен.

Спускаться в подлаз к каменке, откуда пышет жаром, ступени лестницы в копоти, по бревнам сруба мельтешат багровые отсветы огня — жуть, сердчишко екает.

Овины для досушки снопов перед молотьбой обслуживались стариками. Пока брюква, картошка печется, чего-чего не пораскажут деды внукам: про то, что Петр Великий лаптей не умел заплести, о солдатчине и войнах, об овиннике и лешем.

Ну-ка — чуете? — леший нонесь к гумнам повадился. Сторожить его потребно в вывернутом наизнанку полушубке и с кочергой…

— Эдак он, некошной, эдак доступается… — возьмет дед и поскребет ногтем по перилам лестницы. Поскребет да ухнет:

— Го-го-го-о!

Волосы дыбом, ребятня опрометью наверх из овина.

У изб спохватимся: а наши брюквы-печёнки?

5 сентября — Луп.

В устных календарях — брусничник.

«Брусника поспела — овес дошел» — примета северян. Убереги яровые: у порога утренники-студенцы.

Но год ягодистый, и когда раньше, когда позже, к болотам, на вырубки, к борам-ягельникам

сходились, съезжались с четырех сторон. О подобных встречах через гонцов условливались заранее.

Сосенки подсадистые, кора в нашлепках лишайников, хвоя тусклая, рыжая. Мхи белесы, лаково блестящи листья брусничника. А ягод — не выносить! Загромыхает крыльями черный глухарь, закокает, срываясь в полет тетерка, пустится ковылять насмерть перепуганный свистом парней, ойканьем девок куцый зайчишка, не расклонятся сборщики. Особо, впрочем, не жадничали. Пуда два-три сгоношишь, и ладно.

Чавкает под ногами влага. Пахнет мхами, болотной сыростью, багульником. Трепещут осины, приодевшись в багрянец. Горсточка по горсточке наполняются кузова.

Перед выходом с болота — расстанный костер. На прутиках пекутся грибы. Гармонист растянул меха тальянки, подзадоривает:

Ваше поле колосисто, Наше колосистее. Ваши девки голосисты, Наши голосистее.

Попоет молодежь, старушки обменяются новостями о своих хворях, молодайки — о детворе малой.

Брусничник — передышка. С овинной копоти, с жары на загонах, постатях денек провести в лесу — все равно, что в ручей с живой водой окунуться. Дома ягоду рассыпали на простынях-постилахах тонким слоем. Подсохнет — ее провеивали на ветру, относившем мусор, или катали, сделав наклонной столешницу:

Бегут, бегут рябчики По липовому мосту; Увидали море, Бросились в море.

Впрок на зиму бруснику замачивали в туесах, бочках, парили в печи.

6 сентября — Евтихий.

В Вологде совершается память преподобного Арсения Комелъского.

Подпора соседу. «На Лупа мороз лупит овес». «Хорошо, коли Евтихий тихий, а то не удержишь льняное семя на корню: до чиста вылупится».

Осыпается зерно, плывет льняное семя: промедление с уборкой выливается в потери.

Погода не в нашей власти. С ознобных утренников часты дожди, в солнечную ясень по утрам тяжелы росы. Пока обветриваются поля, час-другой свободен. До той поры бывал свободен, пока весть от избы к избе взбудоражит всю деревню:

— На Брызгаловских губины — косой коси!

— То-то вчера с Киселева проехали с бочками…

— В Кленовки, наверное. Ванька Ехремков говорит: груздей — мостами под елками, белым-бело.

7 сентября — Тит и Варфоломеевы засевки.

В устных календарях — замолотки, грибовар.

Деревенские святцы многолики по принадлежности к различным по климату регионам. Где-то вправе были сказать: «Пришел Варфоломей — жито на зиму сей». Где-то рожь, яровое молотили и грибами запасались. У нас грибы, по местному «губину», на соленья не отваривали, только отмачивали в двух-трех водах. «Тит последний гриб растит» — известное присловье.