Деревья умирают стоя
Шрифт:
ИЗАБЕЛЛА. Что вы! Спасибо вам, Хеновева.
ХЕНОВЕВА. За что спасибо-то?
ИЗАБЕЛЛА. Ни за что, это я так.
С улицы входит Маурисьо.
ХЕНОВЕВА. Пойду, простирну, еще успеют высохнуть. (Уходит в кухню.)
Изабелла нетерпеливо подходит к Маурисьо.
ИЗАБЕЛЛА. Есть какая-нибудь надежда?
МАУРИСЬО. Никакой. Я ему все возможное предлагал — и ничего. Через
ИЗАБЕЛЛА. Ты разрешишь ему войти в этот дом?
МАУРИСЬО. К сожалению, это его дом. На него не действуют ни доводы, ни мольбы, ни угрозы. Он готов на все и ни в чем не уступит.
ИЗАБЕЛЛА. Значит, все наше дело будет разрушено в одну минуту, на наших глазах. И мы должны спокойно смотреть на это?
МАУРИСЬО. Твоя правота ничего не значит. На его стороне сила и правда.
ИЗАБЕЛЛА. Я тебя не узнаю. Когда ты говорил со мной в первый раз, ты казался мне всесильным волшебником, чудотворцем. Любую уродливую вещь ты мог сделать прекрасной. Любую печальную истину мог ты изменить веселой игрой воображения. Потому я и пошла за тобой с закрытыми глазами. И вот к твоим дверям приходит истина, даже не величественная, — и этого оправдания нет — низкая, а ты стоишь перед ней и ничего не можешь сделать!
МАУРИСЬО. Конечно, не могу. Мы сами дали ему карты в руки, он знает нашу игру. Ему теперь незачем даже просить. Он может спокойно шантажировать нас. Надежды нет, Изабелла. Нет.
ИЗАБЕЛЛА. Ты еще можешь сделать одно доброе дело в этом доме, последнее. Расскажи сам бабушке всю правду.
МАУРИСЬО. Зачем?
ИЗАБЕЛЛА. Это — как снять повязку. Ты можешь сделать это мягко, нежными пальцами. Не жди, пока он сорвет ее резким рывком.
МАУРИСЬО. Не могу, я не решусь. Я боюсь увидеть рану. Ведь мы сами нанесли ее, а вылечить не можем. Уедем отсюда, скорей!
ИЗАБЕЛЛА. В твой спокойный и удобный дом? Развлекаться выдумыванием снов, у которых такое пробуждение? Нет, Маурисьо. Уезжай один.
МАУРИСЬО. Не думаешь же ты здесь остаться!
ИЗАБЕЛЛА. Ах, если бы я могла! Но, во всяком случае, я хочу вырваться из этой выдуманной жизни не для того, чтобы вернуться вместе с тобой в другую жизнь, такую же фальшивую.
МАУРИСЬО. Куда же ты поедешь? В свою старую жизнь?
ИЗАБЕЛЛА. Невероятно, правда? А все-таки это и есть тот великий урок, который я выношу отсюда. Моя комната была маленькая и бедная, но больше мне и не нужно, я сама небольшая. Зимой дуло в окно, но это был чистый холод, он шел мне, я привыкла к нему, как к домашнему платью. И не было роз на окнах, только несколько пыльных гераней. Все это было по моей мерке, все было мое: бедность моя, мой холод, мои герани.
МАУРИСЬО. И ты хочешь вернуться к этой нищете? Нет, Изабелла!
ИЗАБЕЛЛА. Кто мне запретит?
МАУРИСЬО. Я.
ИЗАБЕЛЛА. Ты? Послушай меня, Маурисьо. Теперь уже нет ни учителя, ни ученицы. Поговорим впервые как равные. Я расскажу тебе все, как будто это было не со мной, чтобы ты яснее видел. Однажды одинокую девочку вытащили из ее мира и перенесли в новый, чудесный, как будто в сказку. Ей дали сразу все, чего у нее не было никогда: семью… дом, окруженный деревьями… медовый месяц. Только надо было, конечно, играть фарс, но она «была лишена чувства меры» и слишком увлеклась. Подмостки стали для нее настоящим домом. Когда она говорила «бабушка» — это было не заученное слово, это жило в ней глубоко, с давних
МАУРИСЬО. Несправедливо одно. Почему ты считаешь, что это было только с тобой? Тебе ни разу не пришло в голову, что это было и со мной?
ИЗАБЕЛЛА. Что ты хочешь сказать?
МАУРИСЬО. Я хочу сказать, что мне тоже нужно было пожить в этом доме, чтобы найти свою истину. Вчера я еще не знал, какого цвета у тебя глаза. Хочешь, я скажу тебе теперь, какие они в каждый час дня и как меняется их цвет, когда ты открываешь окно, и когда смотришь на огонь, и когда я пришел, и когда я ухожу…
ИЗАБЕЛЛА. Маурисьо!
МАУРИСЬО. Семь ночей я чувствовал, что ты спишь за дверью. Ты не была моей, но мне нравилось слушать, как ты дышишь в соседней комнате. Я привык к твоему дыханию и теперь знаю одно: я не мог бы жить без него. Оно нужно мне рядом, навсегда, на моей подушке. В твоем доме или в моем, какое это имеет значение! Каждый из них может стать нашим. Выбирай ты.
ИЗАБЕЛЛА. Маурисьо! (Бросается в его объятия.)
МАУРИСЬО. Марта-Изабелла! Моя истина!
Долгий поцелуй. Раздается звонок за дверью. Они испуганно смотрят друг на друга, не разжимая объятий. Снова нетерпеливо звонит звонок.
Это он. (Идет к входной двери.)
Изабелла удерживает его.
ИЗАБЕЛЛА. Не надо! Оставь меня с ним одну!
МАУРИСЬО. Ты сошла с ума!
Фелиса идет открывать дверь.
ИЗАБЕЛЛА. Может быть, женщина сумеет сделать больше, чем ты. Разреши мне!
Они быстро целуются.
МАУРИСЬО. Я буду близко.
ИЗАБЕЛЛА. Не бойся. Теперь я сильна за двоих.
Маурисьо выходит в сад. Фелиса возвращается.
ФЕЛИСА. Это вчерашний. Спрашивает сеньору.
ИЗАБЕЛЛА. Проведите его сюда.
Фелиса идет к двери. На пороге появляется Другой.
ИЗАБЕЛЛА. Не надо. По-видимому, сеньор не нуждается в приглашении.
Другой жестом приказывает Фелисе уйти. Потом идет к Изабелле, меряет ее взглядом с головы до ног.
ДРУГОЙ. Если не ошибаюсь, моя мнимая супруга?
ИЗАБЕЛЛА. Ваша мнимая супруга.
ДРУГОЙ. Чрезвычайно рад. Во всяком случае, они неплохо выбрали.
ИЗАБЕЛЛА. Благодарю вас.
ДРУГОЙ. Я уже в курсе дела. Ну и балаган вы здесь развели. Трогательные письма, влюбленная чета, счастливая бабушка!.. Миленькая сказочка, с моралью и всем прочим. Жаль, что она так глупо кончается.