Деревянная грамота
Шрифт:
— Погоди, Данила! — воскликнул Башмаков. — А кто ж тогда у приказных грамоту отнял?
— А Трещалин подручный, скоморох один…
— Томилой звать! — не вовремя подсобил Тимофей.
Данила больше всего боялся, что, рассказывая о розыске, невольно наведет дьяка на скоморохов. Томила тот еще подарочек, черти б его драли, но от него, паскуды, ниточка к Настасье тянется. И надо же — влез Озорной!
— Трещала, когда парнишку проворонил, видать, не один был, — быстро заговорил Данила. — Он понял, что парнишка на торгу где-то спрятался. И до утра он там с товарищем крутился неподалеку. А утром, как торг
— Мы и сами полагали — кто тело увез, тот и грамоту отнял, — добавил Тимофей. — Правду узнали, только сыскав грамоту. Да и то…
— Кто на приказных напал, сам ли Трещала, подручные его, — того не знаем, не обессудь, твоя милость. Грамота же им была нужна для того, чтобы лучших бойцов к себе переманивать и чтобы добрые люди за Трещалину стенку об заклад бились! Есть такие охотники, что про кулачный бой лучше Одинца и Трещалы знают! — Данила мотнул головой в сторону бойца. — И их тайно известили, кому старый Трещала грамоту передал! Ну, все же как на ладони! Они прослышали про грамоту — сразу приготовились за Трещалу об заклад биться! Потому Трещалины подручные к нему в стенку лучших бойцов втихомолку сманивали, чтобы в последний миг их выставить! А в ту пору пришел обоз из Касимова…
— Какой еще обоз? — удивился Башмаков.
— Торговый обоз, и был при нем посадский человек Перфилий Рудаков, и тот Перфилий где-то в Мещерских лесах парня подобрал, по прозванию Нечай. А тот парень ростом повыше Богдана будет… — Данила повернулся, склонил голову набок, сравнивая воображаемого Нечая и стоящего наяву Желвака, да и завершил: — На четверть с гаком!
— Здоровый детина! — одобрил Башмаков. — Тот Рудаков его, поди, со двора свел, чтобы, вернувшись домой, в бойцы определить?
— Точно так, твоя милость, а парень тот, Нечай, и у себя дома на лед выходил. И Рудаков знал, что деревянную книжицу должен был получить Одинец, — Данила для убедительности указал рукой на бойца. — Вот он и свел Нечая к Одинцу. Там и обнаружилось, что парень худо-бедно драться обучен. А потом Трещалин подручный Рудакову растолковал, что грамота-то у Трещалы, и уговорил забрать парня у Одинца и отвести к Трещале. Уговорились они — и тут Рудаков пропал.
— Куда же он пропал? — чуя неладное, спросил Башмаков.
Данила развел руками.
— Его не только мы — его многие искали, твоя светлость, — вмешался Тимофей. — Он, падла, тем промышлял, что при рукобитье посредничал. Сам знаешь, батюшка Дементий Минич, с начала Масленицы эта круговерть начинается, а к четвергу уже не на жизнь а на смерть об заклад бьются, большие деньги ставят. А за Перфишкой такое водилось — стакнется с кем-то из атаманов и хитрит, а потом кому нужно на ухо шепнет — за которую стенку ставить. На сей раз он с самим Трещалой и стакнулся. И шепнул кое-кому из купчишек, что у Трещалы и наследство дедово, и лихой боец припасен.
— От доброты душевной? — осведомился дьяк.
Конюхи расхохотались. Одинец мрачно таращился на них — не понимал, как в такой ответственный миг можно ржать жеребцами стоялыми.
— С той доброты и он, и Трещала
— А дальше пропали они оба, и Перфишка Рудаков, и Нечай! — Данила развел руками. — Что Нечай пропал — это бы полбеды, а Перфишку вся Москва на льду ждала, так и не появился.
— И кто ж его пришиб? — выказывая несомненное понимание сути дела, спросил Башмаков. — Ты ли, Одинец, за то, что бойца у тебя увел? Или Трещала — за то, что мимо него кому-то третьему бойца привел?
— Вот те крест — не бил я его! — воскликнул Одинец. — И куда тот боец подевался — шут его знает! Знал бы — сам бы к тебе привел!
И, перекрестившись, выкрикнул истово:
— Твоя милость!
Очевидно, придворное вежество и на него стало действовать.
— Погодите, молодцы. Я вам — про грамоту, а вы мне про каких-то Перфишек. Грамота откуда взялась? — Башмаков обвел взглядом конюхов.
— Вот он ее сыскал, — Тимофей показал на Данилу. — Ведь Трещалины и Одинцовы людишки из-за той грамоты едва посреди Москвы войну не затеяли. Одинцовы ее требовали себе, Трещалины божились, что у них ее нет, — так, Данила? А напрямую не говорили — все выкрутасами да экивоками! Трещалин подручный его чуть из-за этой грамоты не пришиб — думал, его Одинец подослал. Сказывай, Данила!
— Я бы и раньше мог догадаться, где она скрывается. При мне ее туда прятали. Твоя милость видывала накры, в которые скоморохи бьют? Так у Трещалы подручный — скоморох, он туда, в накры, ее затолкал и сверху кожу натянул. И при мне он это делал, я ему кожу придержал. Он толковал, что для молодого накрачея старается. И точно — был на льду молодой накрачей, тоже скоморох, Лучкой звать. И я у него накры видел, когда он на льду в них бил. Да только те, что у него, другой кожей затянуты были! Тот скоморох, Трещалин подручный, черную натянул, а у Лучки коричневая оказалась! И потом, когда он вместе с накрами удирал, я и догадался! Гляжу — черная! А он божился, что накры — Лучкины! А я гляжу!..
Подучив за буйство и невнятность речи локтем в бок, Данила замолчал.
— Из-за этой вот ереси, стало быть, парнишку загубили? — подумав, спросил Башмаков.
— Это не ересь! — взвился Одинец. — Это — Покон!
— Кон — знаю, а Покон — что такое?
Но связно объяснить Одинец, очевидно, не мог. Он сперва окаменел, всем видом являя тяжкую мыслительную работу, потом вздохнул.
— Грамоту ты так зовешь, что ли? — пришел на помощь Башмаков. Боец помотал головой.
— Да будешь ты говорить по-христиански? — прикрикнул на него Тимофей. Поскольку из присутствующих он был старшим, то и считал себя в ответе за ход дознания.
— Раньше всего был Покон, — сказал Одинец. — Так меня учили. От отца к сыну ратная доблесть передавалась. Пока за Русь воевали — жив был Покон. А потом покачнулись устои. Держава крепче стала, ратная удача в чужие земли завела. С налету, с копья, взяли себе, что полюбилось, а дальше нега пошла, роскошество, оттуда и расслабление духа. Вот и дрогнул Покон, треснул дух русский, а в трещину яду натекло…
— Эк ты завернул… — задумчиво произнес Башмаков. — Стало быть, кроме вас, бойцов, Покон хранить некому? Государевы стрельцы и полки нового строя — одно расслабление духа, а правда — за вами?