Деревянные актёры
Шрифт:
За ужином он рассказал, как шёл пешком из Шварцвальда, и передал мейстеру поклоны от разных друзей.
Марта не спускала с Руди блестящих глаз. Фрау Эльза накладывала ему лучшие куски на тарелку. Мейстер Вальтер советовался с ним, куда идти с театром, какие пьесы играть.
– Я встретил старого Петера Штольпе с его театром, он говорит – в Саксонии сейчас хорошо. В самом Лейпциге можно снять балаган для театра, и каждый день будет полно народу, – рассказывал Руди с набитым ртом. – Сделаем новое представление, мейстер,
– Идет! Сделаем «Удивительные приключения Меншикова», давно мне хочется «Меншикова» представить!
– Нет, мейстер, «Меншикова» полиция не позволит играть. Там ведь русский царь Петр показывается – русские обидеться могут, а саксонцы их боятся. Ах, мейстер, сейчас в городах больше всего любят «Дон Жуана» и французские комедии! Вот мне Штольпе дал одну… животики надорвёшь от смеха, называется «Мнимый больной»… Кукол всего двенадцать надо… – Руди вытащил из котомки смятую, исписанную кругом тетрадку.
В тот же вечер решено было сделать кукол для «Мнимого больного» и подновить старых, которых мы выпускали отдельными номерами, – жонглеров, акробатов, карликов, скелет с косой и плясунов. Наутро мы вышли из Фридрихсталя.
РУДИ
Все в театре плясали под весёлую дудочку Руди, даже мейстер.
Паскуале скоро подружился с Руди. Только меня Руди сразу невзлюбил и частенько называл «черномазым».
Он передразнивал меня и перевирал все мои слова.
– Иозеф, ты не знаешь, куда мама пошла? – спрашивает Марта.
– Она пошла на базар, – говорю я.
– На пожар? Где горит? – кричит Руди.
– Фрау Эльза, вы были на пожаре? – спрашивает он вернувшуюся с базара фрау Эльзу.
Все смеются.
Я работаю на сцене, пристраиваю новые перильца к тропе.
– Не помочь ли тебе, Иозеф? – лукаво спрашивает Руди.
– Помоги, – угрюмо отвечаю я, – подержи рейку вот тут, надо мной, пока я закреплю её нижний конец.
– Сейчас! Сейчас! – кричит Руди и выбегает в палисадник.
Я стучу молотком и думаю: «Хорош помощник! Сам назвался и сразу же улепетнул!»
Вдруг холодная струя льется мне за шиворот. Я весь мокрый. На тропе стоит Руди и поливает меня водой из садовой лейки.
– Да ты что? Очумел? – кричу я, отряхиваясь от брызг.
– Но ведь ты сам, Иозеф, попросил меня подержать над тобой лейку!
– Лейку? Рейку, дурья твоя голова!
– Ах, рейку? Ну, прости, голубчик, мне послышалось «лейку»!
Все опять смеются.
«Постой же, – думал я, – уж я тебе покажу, кто лучше вырезывает кукол!»
Я кончил делать нового Кашперле и отдал его мейстеру. Новый Кашперле не только разевал рот, но и глазами вертел во все стороны, Руди презрительно сморщил нос и пожал плечами, – подумаешь, невидаль.
Руди
– А ну, угости его колбаской! Пускай ест! – кричали они, завидев Кашперле.
Еще я сделал старичка, который закуривал трубку и клубами пускал дым изо рта.
Руди не мог перещеголять меня в деланье кукол. Зато он побивал меня во всём другом. Он знал всё: в какой деревне стоит представлять, а в какой не стоит; куда надо спешить к базарному дню; как упросить упрямого сельского сторожа, чтобы он позволил нам поставить на площади балаганчик; где найти ночлег… Он писал декорации, распевал, как чиж, и водил кукол не хуже самого мейстера. Марта и Паскуале захлебывались от восторга, когда Руди вёл Кашперле и молол такую смешную ерунду, что весь балаганчик стонал от хохота.
– Не смеши меня, Руди, – умоляла Марта, – а то я уроню куклу и забуду, что надо говорить!
Но Руди всё-таки смешил её.
Однажды, когда я совсем выздоровел, мейстер Вальтер велел мне водить старого Вольфа в «Геновеве». Вольф был верный друг Зигфрида и ходил с ним на войну. Я в первый раз говорил по-немецки перед публикой и старался чисто выговаривать слова. И вот в последней сцене, когда Зигфрид уже нашёл Геновеву в лесу и вместе с ней любуется её сыночком, я дёрнул Вольфа за ручные нитки и растроганно сказал, как полагалось:
Взгляните, как прекрасна Геновева,Когда с малюткой тешится она.– Чешется! – громким шепотом сказал Руди. – Малюткой чешется!
– Пфф… – Паскуале прыснул и чуть не уронил охотника.
Геновева дрогнула и подогнула колени, потому что Марта затряслась от смеха. Голос Зигфрида выдал, что и мейстеру смех забрался в горло. Руди заставил своего Кашперле подскочить к Вольфу и громко взвизгнул:
– Чешется! Малюткой чешется? Ты стал итальянцем, старый Вольф? У тебя каша во рту?
Зрители захохотали. Я совсем растерялся. Мейстер и Марта, давясь от смеха, еле довели сцену до конца. Фрау Эльза поспешила опустить занавес.
– Чешется! Ой, не могу! – всхлипывала от смеха Марта, приткнувшись головой к тропе. Мейстер то вытирал смешливые слёзы, то опять хохот сотрясал его широкую грудь.
– Ох, Иозеф, беда нам с тобой!
Марта, смеясь, рассказывала фрау Эльзе, что их так рассмешило.
– Разве неправда, что у всех итальянцев каша во рту? – дерзко взглянул на меня Руди, сматывая нитки.