Деревянный ключ

Барлам Тони

— Но что твой отец?

— На следующий день он принес Андронику хорарную карту, согласно которой тот должен был захлебнуться в собственной крови не позднее, чем через два года.

— Это был смелый поступок, — с уважением произнес Марко.

— Но не самый обдуманный, — вздохнула Тара. — Как и следовало ожидать, император пришел в неистовство и приказал обжечь отцу глаза, чтобы тот никогда больше не увидел своих любимых звезд, — так орал он, беснуясь. Правда, потом, в период кратковременного прояснения рассудка, он раскаялся и даже пришел к отцу, обнял его и плакал. Да только зрения-то этим не воротишь.

Андроник назначил отцу хорошую пенсию, но, как было предсказано, умер в страшных мучениях — подвешенный за ноги, растерзанный и униженный плебсом — через полтора года. Пенсию выплачивать, разумеется, скоро прекратили.

— Чем же вы жили?

— Мать танцевала и пела в богатых домах — ей много платили. А я стала глазами отца. Он проводил со мной дни напролет, учил меня всему, что знал. Неудивительно, что я росла, как мальчишка, — мне были интересны не куклы и прочие девичьи забавы, а всякие механические чудеса, древние языки, наблюдение за звездами и стрельба из лука. Я мечтала сделаться великим астрономом, механикусом и геометром. Но мать умерла, когда мне было четырнадцать, и я решила сделаться блудницей.

— Но почему?! — возопил Марко.

— Может быть, потому, что имела к тому склонность, — я же произросла из порочного семени. Но главное, ради независимости. Родись я мужчиной, у меня было бы больше возможностей. А у женщины — что? Выйти замуж и стать рабыней? Нет уж, это не для меня! Мне нужна была свобода, чтобы продолжать свои опыты, а ее дают деньги. К тому же мужчины всегда липли ко мне, как пчелы, будто я источаю какой-то особый аромат. А их общество для меня куда занимательнее женского. Я ценю разнообразие.

Марко истово перекрестился:

— Господи Иисусе! А как же мнение окружающих?

— В моем окружении не было женщин, святош и скопцов, а всем, кто делил со мною ложе, не приходило в голову упрекать меня в развратности. Вот убить меня пытались — дважды, но это из ревности.

— Но мужчины бывают опасны. — Марко осторожно коснулся ее плеча. — Сегодня тебя хотели убить вовсе не из ревности. По чести сказать, я удивлен тем, как ты пережила давешнее надругательство.

— Мужчины не опаснее лошадей — те тоже могут взбеситься и понести. Надругаться же над моей душой никому не дано, а тело… телу не привыкать. Однажды, мне было еще пятнадцать, меня взял силой один царедворец. Он недолго радовался своей победе… А год назад я попала в руки пьяным морякам. Это было куда хуже, чем сегодня. Лука был тогда начальником вигилии-72 — он выручил меня, а тех убил. Я еще решила, что он — это ты. Ну потом-то выяснилось, что нет, но я к нему привязалась.

— Погоди, погоди! — остановил ее Марко. — Ты говоришь какими-то загадками. Что значит решила, что это я? И как выяснилось?

— Ты все узнаешь в положенный срок. Я хочу, чтобы тебе это объяснил мой отец, — так будет лучше. А сейчас давай-ка попробуем отсюда выбраться!

Выбраться наружу у них получилось только к вечеру, и то поверху идти возможным не представлялось — весь квартал превратился в подобие горнила, по которому разгуливал раскаленный ветер, не давая углям погаснуть. Прикрывая головы тлеющими плащами, беглецы вновь юркнули в какую-то крипту.

— Бедный город! — сказала Тара, отдышавшись. — Третий пожар за последний

год. По моим подсчетам, Константинополь должен был простоять еще лет двести сорок. Где же я ошиблась?

— Может, он еще не падет? — робко предположил Марко.

— Может быть. Хотя я сомневаюсь — защищать его теперь некому.

— Куда мы сейчас? — предпочел переменить тему юноша.

— По этому акведуку мы дойдем почти до дома отца. Надеюсь, это случится раньше, чем до него доберутся латиняне.

— Но как мы пойдем в такой кромешной тьме?

— Не волнуйся, я вижу в темноте, как кошка, — успокоила его Тара. Она засмеялась в ответ на его оторопелое молчание: — Я могу пройти этой дорогой с закрытыми глазами. К тому же в тридцати шагах отсюда припрятана масляная лампа, а кремень, кресало и трут у меня с собой.

По пути они почти не разговаривали — бредя то по колено, а то и по грудь в воде, каждый думал о своем. Лишь однажды Тара подскочила к Марко, толкнула его за колонну и, прикрыв светильник плащом, шепнула: «Замри!»

В тот же миг из мрака вынырнули и стали приближаться четыре светящиеся точки — две оказались факелами, а две — их отражениями. Двое мужчин — плешивый тучный и рыжий худощавый — прошли совсем близко от укрытия Марко и Тары, оживленно разговаривая по-гречески, хотя худой был в одежде крестоносца. Шума встречные производили столько, что предосторожности были излишни, и Тара, склонясь к уху Марка, сказала вполголоса: «Этот толстяк частенько бывал у меня, впрочем, предпочитал подсматривать через специальную дырочку в стене. Большой политик и жизнеописатель. Вот уж кто всегда выйдет сухим из воды!»

Когда двое исчезли из виду, Марко обеспокоенно заметил:

— Они говорили, что разорение города уже началось! Что, если наши… то есть латиняне, уже добрались до твоего отца?

— Надеюсь, что нет. Он живет в скромном доме. Но ты прав, надо спешить!

В скором времени, за мгновение до того, как огонек в лампе затрепетал и померк, Тара указала на небольшое углубление в стене цистерны, которого Марко никогда сам бы не заметил.

— Здесь лестница, правда, очень узкая. Зато приведет прямо туда, куда надо. — Она освободилась от плаща и перевязи и, держа их над головой, ящерицей ввинтилась в тесный лаз.

Марко пришлось нелегко — он несчетное количество раз оцарапался и ударился головой, чуть не задохся и не умер от страха, что вот-вот застрянет здесь намертво, но всего через пять минут сумел вытолкнуть свое тело из каменного лона в какой-то глухой закуток.

— Будто заново родился… Только чуть не околел по дороге! — сообщил он Таре, когда смог, наконец, перевести дух.

— Ты даже не представляешь, насколько близок к истине! — В голосе Тары сквозило нетерпение. — Идем же! — И она устремилась в темноту переулка.

Марко нагнал ее у неприметной железной двери. Девушка негромко выстукивала рукоятью меча сложный ритм по торчащей из стены металлической трубе. Через несколько мгновений дверь бесшумно отворилась, Тара втолкнула в нее спутника и, оглядевшись, вошла сама. К удивлению Марко, за дверью не оказалось никого, кто мог бы ее открыть. Поощряемый Тарой, он ощупью двинулся по длинному ходу и через двадцать шагов почувствовал, что попал в большое помещение.

— Почему здесь так темно? — спросил он.