Дерианур - море света
Шрифт:
– - Полно, сударыня, я всего на всего пошутил. И вовсе не собираюсь раздувать эту историю.
– Ульрих чувствовал себя почти отмщенным.
– Одна маленькая просьба.
Она быстро закивала головой.
– - Что угодно, сударыня? Извольте. Я слегка подзабыл ружейные приемы. Вон там в углу деревянная фузея, возьмите ее.
Женщина в недоумении подняла грубо обструганный предмет.
– - А теперь к но-оге, на пле-ечо. Ну же! Не сердите меня сегодня. Резче! Резче! Лечь-встать! Лечь-встать! Коли!
Питер плюхнулся с ногами на шелковые простыни и, взяв из вазочки яблоко,
Экзерциция продолжалась около часа. Когда женщина уже шаталась от изнеможения, Питер вдруг подошел к ней, рванул ворот ее ночной рубашки и повалил на пол. Треск батиста, голые беззащитные колени, с воплем поджатые к животу, раззадорили его.
"Теперь вам не удастся отговориться от меня своей невинностью! А ну-ка покажите, чему вас научили любовники? Вам никогда не приходилось заниматься этим на полу? Досадное упущение. Ну вставайте, вставайте на колени, так гораздо удобнее. Вы не умеете ползать задом? Не клевещите на себя, у вас великолепно получается! Сударыня, вас никто никогда не душил за горло? Напрасно. Какая чудна кожа! Так и хочется вцепиться зубами. А сейчас позвольте отвесить вам доброго пинка. Так будет справедливо. Можете уползать. Считайте свой супружеский долг исполненным. Больше я никогда не коснусь вас. Вы мне противны. Пожалуй, даже в кровати я положу между нами шпагу".
Теперь она стояла прямая, черная, со скорбно поджатыми губами, а мимо нее, притихая от одного только вида величавой печали, беззвучно двигались люди. У них было одно горе, а он явился чужим на поминки по своим несчастьям.
– - Сударыня, мне надо сказать вам нечто важное.
Император заметил на себе несколько недовольных взглядов. "Ах слишком громко говорю? Да будь моя воля, я б сплясал вокруг теткиного гроба!"
Екатерина медленным, как бы через силу, движением подняла траурную вуаль, открыв неестественно бледное лицо в красных пятнах слез. И он заметил, как к ней обратилось несколько сочувственных, благодарных взглядов. "Дурачье! Ненавижу! Эльзе всегда было наплевать на вас! Так чего же вы плачете, как сирые дети с испугу?"
В смежной с траурным залом комнате Петр сказал, больно сжимая жене локоть:
– - Вы должны быть мне благодарны, я увел вас из этого царства скорби.
– - У людей горе, - холодно возразила Екатерина.
– Его следует разделить.
"Лицемерка! Не ты ли пыталась покончить с собой после того, как августейшая стерва запретила тебе носить траур по собственному отцу. Ведь он не королевской крови! И ты не носила. А теперь плачешь?" Петр смотрел ей прямо в лицо.
– - Наша мучительница скончалась, и никакие силы более не удерживают нас друг возле друга. Я надеюсь, вы рады?
Екатерина вспыхнула.
– - Вам не кажется, что отказавшись от законной супруги, вы можете оскорбить религиозные чувства своего народа?
– - Нет, - ледяным тоном отрезал он.
– А вам не кажется, что вы стараетесь быть более русской, чем сами русские?
Она молчала.
– - Скажите, сударыня, --
– - Это все, что вы намеревались узнать?
– Екатерина повернулась к двери.
– В таком случае я вернусь к телу государыни и буду молиться. Кстати, -- мстительная улыбка тронула краешки ее губ, - Вы никогда не задумывались, о чем я молюсь?
– - Зачем он сюда ходит? Лучше бы вовсе не являлся.
– тихо шепнула маленькая княгиня Дашкова, дежурившая вместе с другими дамами у траурного катафалка.
Рядом с императором она заметила свою сестру, которая ласково поманила ее пальцем.
– - Как твое здоровье, душенька?
– Елизавета Воронцова обхватила талию княгини полной рукой.
– Государь беспокоится о тебе. Идем отсюда, здесь скучно.
Дашкова инстинктивно отстранилась, но ее уже сменила у гроба другая дама, и она последовала за сестрой. Из смежных покоев доносились смех и веселые голоса. До бесстыдства ярко горели гроздья свечей, многократно отраженные в зеркалах.
Государь вел игру в кампи. Екатерину Романовну потрясло, что здесь, всего в двух шагах от тела покойной императрицы, люди пили, ели, хохотали, говорили дамам двусмысленности, жульничали за картами, и она в своем простом траурном платье нелепо смотрелась среди разодетой публики.
Воронцова держалась хозяйкой вечеринки и принимала от присутствующих странные поздравления. Несколько прусских генералов из голштинцев Петра Федоровича, как бы обмолвясь, пару раз назвали ее: "Ire Meiestat!" -- Ваше Величество!
Княгиня начинала чувствовать, что ее самые худшие подозрения относительно сестры оправдываются.
– - Тебе, дитя мое, следует меньше бывать в обществе великой княгини.
– Елизавета тронула локоть Дашковой.
– - Императрицы, - решительно поправила та.
Полное благостное лицо Воронцовой затряслось от смеха.
– - Не обижай нас, - Дашкова не заметила, как сзади к ним подошел Петр Федорович.
– Уверяю тебя, что куда безопаснее иметь дело с такими простаками, как мы, чем с хитрецами вроде моей жены, которые сперва выжмут из лимона сок, а потом отбрасывают кожуру. Оставайтесь при своей сестре.
– Петр Федорович открыто приобнял Воронцову за бедро и, откинув кружева, поцеловал полный локоть.
– Ее ждет великое будущее.
– Он повлек любовницу к карточному столу, знаками приглашая княгиню следовать за ними.
"Почему она?
– думала Екатерина Романовна.
– За что Бог так благосклонен к невеждам? Разве она готова к той ответственности, которая лежит на наперснике августейшей особы? Ей дела нет до Отечества!" Дашкова поймала себя на мысли, что сама сыграла бы эту блестящую роль лучше. Если бы, конечно, речь шла о другом государе. Вернее государыне...
Глава 5. СВЯТКИ
"Губы, губы... Хорошо, что под вуалью ничего не видно", -- Екатерина облизнула искусанный рот.
Две пожилые камер-фрау помогли Като снять тяжелый, неловкий капот и откололи траурную вуаль, тянувшую голову к низу. Императрица почувствовала разбитость во всем теле и знакам приказала женщинам выйти.