Дермафория
Шрифт:
Глава 7
Трава тычется в нос и глаза. По щекам струйками сбегает дождь. Капли пробираются через волосы и уши и растекаются под воротничком. Это не дождь. Жуки вылезли из грязи и разбирают меня на части, воюя между собой за драгоценные лоскутки тонкой, бледной кожи, сражаясь за влажную ткань во рту и под повязками. Посланные через усики-антенны закодированные послания передаются от дрона к дрону на расстояние взмаха крылышка, пока сигнал не поступает к механическим рабочим. Шестиногие бурильщики пробиваются сквозь грязь, чтобы очистить мои хрящи стальными мандибулами, срезать и соскрести с них плоть,
Я сижу пристегнутый ремнем на пассажирском сиденье мини-вэна. За рулем незнакомец в оранжево-желтой рубашке-поло.
– По-нашему это называется талон предупреждения. – Он протягивает руку, упирается мне в щеку большим пальцем и оттягивает нижнее веко левого глаза. – Очухался? Что, снова улетел? – Рука ложится на руль. – Вопрос в том, можешь ли ты снова этим заниматься?
У меня хрустят пальцы. Тру ладони одна о другую, и моторика понемногу восстанавливается. За спиной кто-то настойчиво требует мороженого. В голосе взрослого ясно слышны капризные нотки ребенка.
– Сейчас, сынок. Подожди немного, и мы купим тебе мороженого, – отвечает водитель и, обращаясь уже ко мне, добавляет: – Не узнаю. Где тот крутой парень, которого я знал? Где норов? Где мозги? Ни того, ни другого – дрожащая развалина.
Во рту металлический привкус. Язык неподвижен, так что я даже сглотнуть не могу. Как бы не захлебнуться собственной слюной. Стекла подняты, кондиционер вытягивает слабый запах лимона и цветущей груши и гонит холодный, пустой воздух.
– Мороженого.
– Успокойся.
Не знаю, где мы, но по крайней мере от «Огненной птицы» далековато. Едем между домами, которые я видел вдалеке из окна, похожие на коробки пчелиные ульи цвета песка, с красными черепичными крышами над высокими стенами или железными заборами. Облепили холмы, точно усоногие рачки. Саммит. Шейди-Пойнт. Виста-Эйкрс. Через каждые полмили появляются группки мексиканцев, подстригающих лужайки или зеленые изгороди. Самый яркий цвет у них, у этих газонов, никогда не видевших ни одеяла, ни стула, ни бейсбольной биты. Я не чувствую никакого запаха.
– Извини за шокер, – говорит мужчина. – Сынишка любит игрушки, да и я большой поклонник сильных мер. Ты и сам должен знать. Это мой парень там, сзади. Ты с ним встречался. Много раз. – Он молча смотрит на меня, ожидая реакции. – Ничего, да?
Ничего.
– Ты только не глупи, – продолжает мужчина. Я парализован, так что приходится слушать. – Он знает все главные артерии, нервные узлы, все болевые точки. Куда ударить, на что надавить. За сорок минут разделывает, потрошит и пакует взрослого человека в мусорный мешок. Во многих отношениях ребенок, но к этому ремеслу у него талант. Большинство профессионалов ему и в подметки не годятся. Своего рода легенда в определенных кругах. Ты ведь лучший, не так ли, Могильщик? – Мужчина смотрит в зеркало заднего вида.
– Я тебя люблю.
– Я тебя тоже, сынок. Вот и приехали.
Он сворачивает к торговому комплексу, того же неопределенного песочного цвета, что и все окружающие
Вечерние тени растекаются словно свежие чернила, пока не заливают всю площадку. Сухой воздух пустыни промокает их, окрашивая небо в синий, как лепестки ипомеи, цвет. Стремительно бегущие стрелки громадных часов над входом вызывают головокружение. Я опускаю глаза и не сопротивляюсь, когда Могильщик тянет меня куда-то. Ноги еще не обрели полной чувствительности, и я переставляю их осторожно, чтобы не поскользнуться ненароком на расплывшихся мокрых тенях.
Сопровождающие оставляют меня возле продовольственного отдела, напротив кинотеатра. Я слышу, как жужжит электрический ток, пробегая по неоновым огням. Парочка возвращается. Сынок, потеряв интерес к миру, грызет вафельный рожок.
– Я – Уайт, – говорит мужчина. – Иногда меня кличут Манхэттеном, но вообще-то я из Рочестера. Итак, повторяю. Вопрос в том, можешь ли ты снова этим заниматься? – Он поглаживает сына по волосам – раз, второй, – потом складывает руки на груди и смотрит на меня в упор. – Неужели и впрямь хочешь, чтобы мы начали сначала?
Говорить не могу. Не могу даже ни покачать головой, ни кивнуть, что было бы совсем не лишним.
– Попробуй, – говорит Могильщик и протягивает папаше ложечку мороженого. Манхэттен Уайт проглатывает кусочек и снова смотрит на меня. – Мы с тобой работаем на одну организацию. Точнее, работали, поскольку ты взял незапланированный отпуск. Помимо прочего, в сферу наших интересов входит производство и поставка фармацевтической продукции. В этой организационной цепочке ты подчиняешься мне как служащий отдела исследований и разработок. И не просто служащий, а глава вышеупомянутого отдела. Что касается меня, то я подчинялся и подчиняюсь мистеру Хойлу.
Могильщик опускает в мороженое пластмассового солдатика. Стоя по колено в ванильной массе, солдат со шрамом через все лицо наклоняется – наверняка для того, чтобы зарядить гранатомет.
– Положение в организации у тебя, сам понимаешь, очень высокое, – говорит Уайт. – Денег для нас – и, разумеется, для себя – ты заработал немало, и до последнего случая мы были тобой очень довольны.
– А кому подчиняется Хойл? – С подбородка на онемевшие, покалывающие руки скатывается длинная нить слюны. Я утираюсь ничего не чувствующей ладонью.
– Да, похоже, быстро не получится, – говорит Уайт. – Хойл не подчиняется никому. Он первое и последнее звено в цепи, и все, что в ней есть, принадлежит ему. Он – последнее слово в этой организации, его организации, и ты ухитрился попасть в его черный список. Большинство других в такой ситуации просто получили бы полный расчет, но у тебя есть что-то вроде парашюта, так что мы готовы к переговорам.
– Я весь внимание. – Слова склеиваются как теплая глина.
– Сарказм. Это уже в духе старины Эрика, – говорит он и улыбается. – Речь пойдет об устроенном тобой пожаре. Чтобы было ясно с самого начала, добавлю, это не обвинение. Никто – ни я, ни Холл – не считает, что ты сделал это намеренно. Меры предосторожности соблюдались, зарабатывал ты, мягко говоря, неплохо. Все уверены, что имел место несчастный случай. Тем не менее факт остается фактом: за лабораторию отвечал ты, и пожар случился в твою смену.