Дервиш
Шрифт:
– Да что такое?! – Он снова впал в истерику. – Почему я должен оставаться?! Вы меня лузером назначили? Лёха – туда, Лёха – сюда! А как до дела дошло – сиди, за костром смотри?!
– Лёша, успокойся! Сейчас что-нибудь решим! – Вика обернулась на Бэккета, умоляюще ловя его взгляд, но тот спокойно молчал, глядя в карту.
– Я ведь понимаю, что вы подтруниваете надо мной потому, что уверены, что я ниже вас по своему развитию! – Не слушая её, продолжал Пахомов.
– А всё оттого, что я из неполной семьи, и отсутствие отца обусловило отсутствие мужского начала в моём воспитании. Как пишут
– Хорошо, давай спички тянуть! Судьбу примешь, Пахомыч? – Бодро спросил Глеб.
– Ну, другое дело! Давай тянуть! – Примирительно вздохнул Пахомов.
– Сейчас достану! – Вика вскочила и схватила свой рюкзак.
– Я могу сделать так, что ты вытащишь нужную мне спичку, - твёрдо и спокойно произнёс Бэккет, - но не стану этого делать.
Начавшаяся было шумная суета сразу прекратилась, все замолчали, слушая профессора.
– Я никогда не лгу, и теперь не стану лгать.
– Продолжал Бэккет после небольшой паузы.
– Ты не пойдёшь с нами, ты останешься здесь.
– Но почему?!
– Если разрешу тебе идти с нами - ты погибнешь!
– Откуда вы можете это знать?
– Я знаю это совершенно точно! – Спокойно ответил Бэккет. – Как, впрочем, знаю всё о всех вас: здоровье, биография, привычки, и многое другое. Для меня нет тайн.
– Вы что, агент разведки? – Удивлённо спросила Вика
– Нет, конечно! Увольте меня от таких посылов! – Улыбнулся Бэккет. – Всё и проще, и сложнее, но сейчас это не важно. Важно то, что ты, Алексей Леонидович Пахомов, остаёшься здесь. Так ты останешься жив.
Искатели с удивлением смотрели на него, не в силах понять его слов.
– Объясните! – потребовал Пахомов.
– Как вам будет угодно! Ты одержим, так у вас говорят! – Спокойно заговорил Бэккет. – Признаки? Извольте! Ты словоохотлив, часто не по делу. Много шутишь, иногда очень дерзко и остро, и часто с издевкой и насмешкой над другими людьми. Иногда используешь нецензурные или близкие к ним слова, также выворачиваешь слова, специально коверкаешь их. Ты постоянно испытываешь потребность корчить самому себе рожи перед зеркалом, не пропускаешь даже малейшей возможности посмеяться, поострить. Ты конфликтен и спровоцировал своими шутками драку возле магазина. Это, вкратце, факты о тебе, о которых можно рассказать другим людям. Об остальном я не стану говорить.
– И что?! – Пахомов покраснел. – Да я знаю сотню таких ребят, которые так же всё делают!..
– Из всего множества здесь только трое нужных! – Спокойно заметил Бэккет. – Твои мысли сейчас спутались! Тебе трудно связно возразить, так как ты знаешь, что я прав!
Он немного помолчал и спокойным голосом продолжил:
– Скажи, Алексей, возможно ли представить себе оптинских старцев, которые громко хохочут и наперебой рассказывают друг другу смешные истории и непристойные анекдоты? А Серафима Саровского или Сергия Радонежского, которые, давясь от смеха, коверкают слова на проповеди и показывают язык? Смех, конечно, противоядие во многих случаях, но - добрый смех, без ужимок и издевок, понимаешь разницу?
Лицо Пахомова покрылось пятнами, глаза бегали,
– Я не говорю, что ты ни на что не годен! То, что с тобой происходит - временно! Светлыми души становятся постепенно! – Продолжал Бэккет. – Просто сейчас ты не должен совершать того, к чему не готов! У тебя всё впереди, а сейчас для тебя полно работы там, у тебя внутри! Наведи чистоту, приведи мысли и разум в порядок, воспитай себя! И мы с тобой обязательно совершим много добрых дел! А пока извини, Алексей! Ты не готов! Я знаю, что говорю!
– И когда это произойдёт?! Когда я, по-твоему, буду готов?! В следующем рождении? Ты издеваешься?! Приехал тут!!
– Ты должен прекратить говорить со мной подобным образом! – Спокойно ответил Бэккет. – То, что ты должен сделать, есть самая трудная задача из всех задач. Это самый тяжкий из всех трудов, и завершить его – великая честь для любого подвижника. Когда ты его окончишь – для тебя уже не будет ничего невозможного.
Искатели, глядя на несчастного Пахомова, не знали, что делать. Глеб, улучив момент, подошёл к Бэккету:
– Когда мы выступаем? Сегодня?
– Нет, сегодня идти туда бессмысленно! – Ответил Бэккет. – Через день у нас появится возможность, будет окно в четыре минуты, и тогда нам нужно будет быстро бегать!
– Лёша сильно переживает. – Замялся Глеб. – Можно что-нибудь сделать? Ну… как-то помочь…
– Да, конечно, я обязательно помогу Алексею справиться с ситуацией! – Бэккет спокойно улыбнулся. – Я понимаю. Не волнуйся на этот счёт, и не говори ему ничего. Не нужно.
Лагерь поставили прямо в указанной Агафьей роще. Сутки пролетели быстро, и вот на рассвете второго дня настал решающий момент. Группа спешно попрощалась с Пахомовым и двинулась к точке. Лёха с тоской смотрел вслед исчезающим за деревьями искателям. В последний раз мелькнула среди ветвей альпийская куртка Трутнёва. В сердцах Пахомов воскликнул:
– Ну и идите! Без меня у вас всё равно ничего не выйдет! Вспомните ещё меня! Вспомните Пахомова!
Неожиданно на него накатила волна абсолютного спокойствия и желание чем-то заняться. Он побродил по лагерю, не находя себе места. Он всё ещё мысленно спорил с Бэккетом. После того, как два раза обошёл лагерь, Лёха остановился перед палатками:
– Зачем мне две?
Он был рад, что, наконец, нашёл себе занятие на ближайшее время. Через двадцать минут Пахомов закинул в багажник нейлоновый мешок с уложенной палаткой и захлопнул дверцу…
Бэккет шёл первым, за ним двигался Трутнёв, затем – Вика. Глеб был замыкающим. Бэккет остановился, и, включая висящий на шее прибор, спросил:
– Переживаете за Пахомова?
– Конечно! – Нестройно ответила группа.
– Как он вообще оказался в вашей команде? Зачем его с собой взяли?
– Да мы все с детства дружим, - ответил Трутнёв, - в одном дворе живём! И в детский сад один ходили, и в школе одной учились. Потом поступали все вместе!
– А почему всем так интересно, почему все про Пахомова спрашивают? – Удивилась Вика, – там бабушка Агафья интересовалась, здесь - вы!