Держава том 4
Шрифт:
– Любимец сына – ослик Ванька, – рассмеялся император. – Из цирка затребовал отставную живность. Ничего, бодрый ещё ишачок.
– И ваши дочери на санках променад совершают.
– А я и не знал. У матери гулять отпросились, – легко поднявшись, подошёл к единственному в кабинете окну и выглянул в парк. – Не видно. Проехали уже. Сын и сообщество «ОТМА». Так великие княжны договорились о своём единстве, и установили одну подпись на всех, составленную из первых букв их имён. Да вы это и сами знаете. Просто мне приятно говорить о детях. Да практически, кроме жены и барона Фредерикса, поговорить о них не с кем. Вы меня оставили. Шучу, шучу, –
– Нежная и мягкая девушка, – разглядывал снимок Максим Акимович. – С русским лицом и добрыми синими глазами. Искренна и остроумна. Но в жизни им всем будет трудно, ваше величество.
– Почему? – встрепенулся государь, требовательно глядя на гостя.
– Да потому, что они совершенно не знают людей и привыкли в семье к ласке, добру и любви. А люди в основном злы, завистливы и лицемерны.
– Эк, как вы их, людей этих, – усмехнулся государь. – По графу Витте судите?
– Не только. В вашем окружении много таких.
– Смелы вы стали, Максим Акимович. Можете много врагов нажить, – невесело улыбнулся царь. – Но что страшно – правы, – протянул ему следующую карточку. – Татьяна.
– Высока, стройна и элегантна. Что называется – породиста и красива.
– Спасибо, царица вас не слышит. А то бы поинтересовалась: вы о женщинах или лошадях говорите.
– Извините, ваше величество. Мария, – принял из рук императора фотографию.
– В семье зовём попросту «Машка», – улыбнулся Николай. – Любит рисовать, но вместе с тем – ленива и беззаботна, – с любовью произнёс он. – В детстве, как помните, была румяна и круглолица, словно крестьянская дочь. Глаза – во! – поднёс ладони к лицу, показывая согнутыми пальцами огромный размер. – Звали их «Машкины блюдца». А вот Настенька, – протянул ещё одну фотографию. – Младшая дочка. Прелестная непоседа и хохотушка. Шалунья и умница. Имеет абсолютный слух и большую способность к языкам. Аликс зовёт Анастасию «ужасное дитя» или «сорванец», за её способность лазить по деревьям, бесстрашно кататься на велосипеде и плавать. Это всё – в детские годы. А вот и наследник, – с любовью разглядывал фотографию. – С закадычными друзьями: осликом Ванькой и спаниелем Джоем.
Рубанову показалось, что на глазах императора от любви к сыну выступили слёзы.
– Максим Акимович, давайте и мы сфотографируемся, – позвонил в колокольчик и велел вошедшему лакею пригласить в кабинет господина Янгельского. – Высочайшим указом присвоил ему звание «фотограф Его величества», – хохотнул государь. – Ну а что? Человек работает на износ. Только в прошлом году напечатал около двух тысяч наших семейных фотографий, – пока ждали фотографа, рассказывал император.
Когда он появился, сделали два снимка. На одном Рубанов сидел рядом с государем за столом с раскрытыми географическими картами. На другом – плечом к плечу, стояли у окна.
– А теперь милости прошу отобедать с нами, – пригласил гостя император. – Супруга болеет, но дочери будут
После обеда, вечером, следуя с сопровождающим его флигель-адьютантом к выходу, столкнулся в тёмном коридоре с мужиком в косоворотке и бархатных штанах. Вначале даже подумал, что это Архип Александрович прогуливается, его ожидаючи.
– Кто таков? – так, без особой нужды и от выпитого за обедом, поинтересовался у встречной бородатой сущности.
– Возжигатель царских лампад, – уверенно ответила та.
– Да откуда ты взялся? – вспомнил рассказ барона Фредерикса о новом фаворите венценосной четы.
– Вообще-то из Сибири, но по жизни я – калика перехожий. Апостольским хождением был на Соловках, в Оптиной Пустыне, в Сарове, в Киевской Лавре, а недавно носил свою веру в Иерусалим, где встречался с паломниками из многих царств и даже из Индийского государства.
– Ого! – по-простонародному отреагировал отставной генерал. – И как их верующие? Тоже Триединого Бога почитают? Или ежам молятся? – склонив голову на бок, стал дожидаться ответа от замявшегося старца.
– Дык! Э-э! Во всякое веруют. Нам, пскопским, всё было удивительно, – закатив глаза, зачастил мужичок. – Их верующих – кришнаитами кличут. Насобачились, еретики индусские, на свой пуп молиться, доказывая, что таким вот способом с Богом в какую-то гармонию соединяются… Одна барышня как-то объясняла мне, что нашенская буква «х» – «хер» по-научному прозывается… И тоже несёт в себе гармонию… мировое равновесие… и этот, как его, божественный порядок… С помощью гармони соединиться в чём ином запросто могём… Вот от этого ихнего богохульствия, – смачно выговорил вторую половину слова, – и прёт хрень никонианская, – пришёл к парадоксальному выводу лохматый мужичок.
Конец 1911 года ознаменовался событием глобального масштаба – в ночь перед Рождеством, в фешенебельном ресторане «Донон» произошло бракосочетание штабс-капитана Дубасова с белокурой девицей Полиной, как пошутил Аким Рубанов, поздравляя в ресторане новобрачных.
Дубасов, рисуясь перед гостями, взял у метрдотеля карту меню и заказал дополнительно к брачному столу: «Шницель министерский» и «котлеты по-царски», а также «цыплят по-венгерски» и, дабы вспомнить поездку в Маньчжурскую армию – жареных рябчиков. – Почесав макушку, закатил очи долу.
– Вспоминает название блюда, – шепнул Ольге Аким и услышал:
«Сюпрен де вой яльс с трюфелями».
– Неделю разучивал, – вновь шепнул жене, внимательно прислушиваясь к следующему заказу.
«Волован Тулиз Финасвер».
– Браво! – похлопал в ладони, глядя на довольного молодожёна.
А на сцене уже во всю шло представление.
Мужчина во фраке, приплясывая, исполнял куплеты:
В Париже был недавно,
Кутил там славно.
В кафешантане вечно
Сидел беспечно.
Матчиш прелестный танец,
Живой и жгучий,
Привёз его испанец,
Брюнет могучий.
– Виктор, вот прекрасная полковая песня для 145 пехотного полка, – посоветовал приятелю Аким.
Но тот не услышал пожелание товарища, угощая «Тулиз Финасвером» свою ненаглядную.
Тем временем мужчину на сцене сменила дама «в полуголом платье» – с недавнего времени это определение вошло в гвардейский обиход, и, эротично виляя бёдрами, пропела шансон: