Держава (том третий)

Кормилицын Валерий Аркадьевич

Тот сначала беспокойно захлопал глазками, а потом увлечённо стал разглядывать пятку.

И лишь вечером, сидя в одиночестве за столом после немудрёного крестьянского ужина, нахмурившись, грозно шлёпнул кулаком по столешнице:

— Чаво, чаво?! Да ничаво! — мысленно срезал барина.

Но это будет вечером, а сейчас заскорузлыми пальцами стал выдёргивать занозу, делая вид, что не расслышал вопроса.

— С японцами воевал? — перевёл взгляд от Гришкиной пятки на Егоршу, Рубанов.

— Так точно, ваше превосходительство, —

стукнул тот каблуками нечищеных армейских сапог. — Два месяца назад моби–ли–зовался, с трудом выговорил трудное слово. — На войне служил вестовым у Акима Максимовича.

— У сына моего? — обрадовался генерал.

— Так точно! Смелый офицер, доложу я вам, поручик Аким Рубанов. Народ рассказывал, тут был и вылечился от раны зимой.

— Я и смотрю, маньчжурская папаха у тебя подмышкой, — подошёл к солдату Максим Акимович. — Лесничим пойдёшь ко мне? Оклад хороший положу и лес на ремонт дома выпишу. А лучше переезжай в сторожку. Она просторная. И живи на здоровье. Берданку тебе выдам. Ну что, согласен?

— Так точно! — обрадовался бывалый солдат Егорша.

8 июля Рубановка отмечала день Казанской иконы Божией Матушки. Исстари повелось гулять в этот праздник. По традиции в этот день на площади у церкви проводилась ярмарка.

— О, бесподобная Ирина Аркадьевна. Радость моя несусветная, — с утра поразил супругу оборотом речи Максим Акимович. — Во–первых, поздравляю тебя с летней Казанской…

— А что во–вторых, о, благородный супруг мой Максим, свет, Акимович? — в его же литературном стиле осведомилась она.

— Дык… — растерялся он. — Летняя Казанская, говорю… Давай ярмарку посетим, в церковь зайдём и заодно прокачу тебя, ваш сиясь, с наивысшей скоростью и безмерным шиком, — кивнул в окно на пролётку.

Видя, что её грызут сомнения, продолжил:

— Дома скоро жарища наступит, а там свежий воздух, ветерок…

— Ага! А также тучи мух, слепней, ос…

— И медведей, — перебил супругу. — Петушка на палочке куплю и поросёночка розовенького, позабавиться…

— Со свинкой, мон шер, сами забавляйтесь. Но уговорили!

— Нет такой женщины, которую я бы не уговорил, — похвалился супруг.

Проехав Рубановку, покатили по дороге между зрелых хлебов, миновали скошенный луг с копнами сена, проехали небольшую делянку с приторным запахом цветущего картофеля, и вскоре оказались на площади, запруженной серыми телегами с поднятыми вверх оглоблями, и привязанными к ним отпряжёнными лошадями.

— Ну и запах здесь, — прижала платочек к носу Ирина Аркадьевна, забубнив из–под него: — А ведь обещал осчастливить свежим воздухом.

— Хороший деревенский запах. А осчастливить вас, мадам, обещал петушком на палочке и розовеньким поросёночком, — перекрестился на три золотых купола и вслушался в весёлый перезвон с колокольни. — Пойдёмте, голубушка, обещанные

сюрпризы искать, — подал руку жене и повёл вдоль ряда телег со всякими припасами. — Сударыня, вам случайно кадушка в хозяйстве не нужна? Капустку, там засолить, али внучонка искупать? — поинтересовался у супруги. — Вот, к примеру, рыболовные сети? — расширил перечень товара.

— Поросёночка обещали девушке купить, — развеселилась супруга, когда проходили мимо визжащих в закрытых клетушках поросят.

— А ну его, горлопана. По соседству предлагается богатый выбор калачей, кренделей, баранок и ситного отвесного хлеба. Рекомендую. За уши от калача не оттянешь, — услышали народные припевки под балалайку и гармонь:

Мой милёнок окосел, Не на те колени сел. Я не долго думала, Ему в рожу плюнула!

— Сударь, впредь будьте внимательны, и садитесь на нужные колени, — хихикнула Ирина Аркадьевна. — А хлеб с кренделями Марфа купит. Ефим собирался её сюда привезти, — миновали мешки с мукой, и, став серьёзным, Максим Акимович повёл жену в церковь, так как оказались в аккурат, напротив раскрытых настежь ворот.

Помолившись и поклонившись родителям, обратно ехали умиротворённые и расслабленные от наступившей жары.

А ночью гремела гроза, и как–то зловеще вспыхивали молнии. По крыше стучал крупный дождь. В открытые после дневного зноя окна влетали мелкие брызги, и пахло мокрой землёй и садом.

Гром разбудил и поднял на ноги всех домочадцев. Кроме грудничков. Те спали беспробудным сном сытно поужинавших и утомившихся за день крестьян.

— То кошка пройдёт — услышат и ревут, а тут гроза разбудить не может, — зашептала мужу Ирина Аркадьевна, навестив в соседней комнате детей.

Настя с Марфой спешили закрыть распахнутые окна, чтоб случайно не залетела молния.

Максим Акимович стоял у раскрытого окна, нежно обняв за плечи жену, и глядел в сад, ощущая, как она вздрагивает от каждого удара грома.

— Стучат что ли? — спросил у неё и пошёл открыть дверь.

— Барин, кажись, в ромашовской усадьбе дом горит, — испуганно зачастил, глотая слова, Ванятка.

Ничего не сказав жене, заспешил к выходящим на Волгу и Ромашовку окнам.

На том берегу ярким пламенем пылал барский дом.

— Навряд это от молнии, ваше превосходительство, — с подсвечником в руке тихо подошёл Антип. — Крестьяне, скорее всего, «красного петуха» Георгию Акимовичу подпустили…

— Завтра навестим бренные останки халупы, — почему–то не очень расстроился Рубанов. — Твой хвалёный моторист–механик, коего из уездного городка привёз, катер до ума довёл?