Держава (том второй)
Шрифт:
— Правильно, господин подпоручик, пусть в палатках поживут, — одобрил его поступок Аким, с улыбкой наблюдая, как с кряхтением Гороховодатсковский слез с лошади и затоптал окурок.
— А то вдруг в сторону финляндцев огонь пойдёт, — оправдал себя.
— Вечером в авангардный лагерь поедем. Дубасова следует навестить, а после — брата, — выстроил план боевых действий Аким.
— Но это уж без меня, господа, — высказал своё мнение Гороховодатсковский. — Мне ротой следует руководить, — возвысил себя
— Ну да. А то последнее перо из плюмажа можно утерять, — поддержал его вредный подведомственный.
В 9 часов вечера, стоявшие у деревянных «грибов» дневальные, с удовольствием, на все голоса, выводили приказ дежурного по лагерю: «На–аде–еть шинели-и в рукавы–ы–ы!»
Их старательно заглушали сигнальные рожки, выводившие в темпе марша пехотную «зарю».
После переклички, весь лагерь дружно пропел «Отче наш», и закончился ещё один день из бесконечной вереницы дней, складывающихся в месяцы, годы и столетия…
Согласно разработанному плану, вечером навестили Дубасова, направившись к нему не верхами, а на своих двоих.
— Неплохо армейская пехтура устроилась, — подошли к правому флангу авангардного лагеря, где в деревянных домиках Инженерного ведомства квартировал 145-й Охтинский полк.
Покрутив головами — у кого бы спросить о подпоручике Дубасове, увидели его денщика, сонно моргавшего на лавочке у домика.
— Опять спит, — хмыкнул Зерендорф и завизжал команду, в расчёте, что среди других любопытных в окно выглянет и Дубасов:
— Смир–р–но!
Денщик, сунув тлеющую козью ножку в карман штанов, вытянулся во фрунт.
В соседних домах на крыльцо выбежали солдаты, а из окошек показались головы удивлённых офицеров, с целью выяснить, какой это дурак орёт и отвлекает от вина и карт.
Дубасовской головы не наблюдалось.
— Вольно, боец. Смотри, не спали нефритовый стержень, — заметил небольшой дымок в районе кармана Зерендорф.
— Что за стержень? — вытаращил на друга глаза Рубанов. — Ствол револьвера у нас из металла.
— Китайские трактаты о любви следует читать, — высокомерно ответил Зерендорф. — Или японские.., — немного растерялся он. — А то одними уставами да газетами интересуешься, а о любви никакого понятия. Зови подпоручика, — уже вполголоса велел денщику.
К их удивлению, Ефимов направился к соседнему дому со сломанной скамейкой и выбитым окном.
— Видимо господин Дубасов вчера новоселье отмечал… Странно, что у Петьки Ефимова фингала нет, — задумался Рубанов.
Однако всё встало на свои места, когда войдя в дом, обозрели цветастый глаз охтинского подпоручика.
Набычившись по своей привычке, тот хмуро разглядывал вошедших, теребя ворот красной рубахи с оторванной пуговицей.
—
— Это вы–то оскорблённая сторона? — уселся на неприбранную постель подпоручик.
— Кстати, — перебил его недовольные словоизлияния Дубасов, — знакомьтесь, подпоручик Кужелев Фёдор Парфёнович, — хмыкнул Дубасов.
— Не хмыкай над моим отчеством, — взвился подпоручик. — Первым стрелять должен я, — потрогал синяк.
— Сударь, — делая возмущённый вид, подмигнул друзьям Дубасов, показав этим, что в грош не ставит ротного субалтерн–офицера, хоть тот и старше по выпуску. — Вы сказали, что я, как бы так выразиться, немного лукавлю в карты…
— Немного лукавит.., — в свою очередь язвительно хмыкнул офицер, — да вы, сударь, тривиально мухлюете, — воинственно сверкнул здоровым глазом.
— Да это в вашей сморгонской академии честную игру называют мухлежём… Я даже от возмущения, случайно, локтем, задел ваше всевидящее око.
— Ага! Случайно… А кто в окно мной кидался? — взгрустнул подпоручик.
— Господа, господа, полноте вам, пожмите руки.
— Правильно в нашем полку постановили запретить азартные игры, — поддержал Зерендорфа Рубанов. — Разрешены только коммерческие… Хотя в чём разница?.. Помиритесь, господа, и не надо друг другом ломать скамейки. Ещё древние говорили: «синэ ира эт студио», что означает: «без гнева и пристрастия», — сразил всех наповал Аким.
Потрясённый мудростью товарища, Дубасов потряс руку Кужелеву:
— Простите меня, господин подпоручик, я был неправ.
Тот недоверчиво, одним глазом, оглядел однополчанина.
— Здесь место такое, — похлопал по плечу сослуживца Дубасов. — Ну, право, не сердитесь. Я тоже в прошлом году одноглазым был, — начал по–быстрому облачаться в белый китель со знаком окончания ПВУ. — Мистер Ефимов, — неожиданно заорал он, — помогите шашку нацепить.
— Хорошо, что вы, мсье, не в артиллерии служите, — стал развивать понравившуюся мысль Рубанов.
И под вопросительным взглядом семи офицерских глаз докончил:
— А то бы пушку на прогулку брали….
— Бу–а–а-а! — больше всех развеселился бывший Циклоп.
Дубасов до того был рад друзьям, что даже их подначки веселили его.
— Отсюда и до нашего прошлогоднего лагеря рукой подать, — радостно кивнул в сторону юнкерских бараков.
— Завтра брата навещу, — направились они в Дудергоф.
— Дудергоф нам роднее Красного села, — философствовал Зерендорф, разглядывая дома и дачи посёлка. — И офицеров теперь шугаться не надо, — перекрестился на купола белой церкви.