Держава (том второй)
Шрифт:
— Но не стоит забывать, — горячился Чернов, в волнении растрепав рукой рыжую шевелюру и кося глазом на Азефа, — что террор — это только часть, это лишь некая производная от главного: социализации земли, то есть её национализации и превращения в общенародное достояние. Во–вторых, установление демократической республики и признание государством гражданских прав и свобод…
— Но не на данном этапе… Террор — вот что сейчас главное. Вот что разбудит массы, — перебил идеолога эсеров Азеф.
Гоц задумчиво переводил взгляд с одного собеседника
Брешко—Брешковская, чем–то, как всегда, недовольная, дымила папиросой.
— …Боевая организация под руководством Григория Гершуни, — стал ходить он по комнате, развивая мысль — на ходу это ему удавалось лучше, — ставила целью, как всем известно, в один и тот же день, второго апреля, ликвидировать и обер–прокурора Святейшего синода Победоносцева, — змеиным взглядом окинул окружающих. — Но произошёл сбой. Досадное недоразумение. Из–за российской вечной расхлябанности, запивший почтарь не принёс вовремя телеграмму исполнителю покушения поручику Григорьеву и его лю–бимой даме, госпоже Юрковской. Похмельный работник почт и телеграфов передал её только на следующий день… Чтоб у него водка поперёк горла почтовой сумкой встала, чтоб его сопливых детей мучила корь и скарлатина, чтоб…
— Евно Фишелевич, продолжайте по делу, — насмешливо перебил разбушевавшегося террориста Чернов, перемигнувшись с Гоцем и Брешковской, — а то от таких пожеланий может типун на языке выскочить, — радостно захихикал, уев оппонента, и стараясь не встречаться с ним взглядом.
— Извините, — взял со стола салфетку и вытер влажные губы Азеф. — Первоначальный план ничем не отличался от плана ликвидации Сипягина. Григорьев с Юрковской должны были стрелять в обер–прокурора в здании Святейшего Синода. Победоносцева спасло Проведение в образе запойного почтаря… Чтоб ему ни дна, ни покрышки… Чтоб… Ещё раз извините, — опомнился докладчик. — Затем Гершуни разработал новую тактику. Привести приговор в исполнение должны были на похоронах министра. Но они отказались от выполнения задания…
— Милостивый государь, — наконец взял слово хозяин квартиры, — к чему вы всё это разжёвываете нам, будто малым детям. Ведь задание «Б. О.» даём мы. То бишь ЦК партии…
— Потому и говорю, уважаемый Михаил Рафаилович, что указания неплохо бы поддержать энным количеством ассигнаций, — не растерявшись, вступил в дискуссию Азеф.
— Кто о чём, а Евно Фишелевич о деньгах, — хмыкнул Чернов.
— Средства мы из партийной кассы выделили, — хлопнул сухонькой ладошкой о поручень кресла Гоц.
— Мало! — рыкнул Азеф. — Мало, — произнёс через секунду нормальным голосом. — Не все, как Балмашов, служат идее… Григорьеву с Юрковской следовало побольше заплатить… А у Гершуни не нашлось лишних средств, потому и вынужден был удирать от жандармов в Киев.
— Хорошо! Мы вас поняли, Евно Фишелевич. Садитесь ради Бога, от вас в глазах рябит, — попросил вновь принявшегося бегать по комнате Азефа. — О дополнительных средствах завтра же посовещаемся с членами ЦК. Дадим новое
Не отставал от своих братьев по крови и еврейский «Бунд».
5 мая, как сообщали российские газеты, в 12-м часу, при выходе виленского генерал–губернатора фон Вааля из цирка, к нему подошёл человек и выстрелил из револьвера в упор, попав в левую руку. Когда губернатор повернулся, преступник произвёл второй выстрел и попал в правую ногу. Фон Вааль пошатнулся, чины полиции и публика повалили стрелявшего на землю. Он произвёл третий выстрел в воздух, был обезоружен и арестован.
При дознании оказался мещанином Ковенской губернии Гиршем Леккертом, а стрелял в генерала за то, что тот приказал высечь 28 рабочих, в основном евреев, за участие в первомайской демонстрации.
Газеты и интеллигенция прославляли еврейский террор.
Единственный, кто подал свой голос против террора и убийства русских людей, это революционер–романтик Георгий Плеханов. Он стал печатать статьи и объяснять, что представители «колена Гадова» стремятся в России не к освобождению рабочего класса и крестьянства, а эти еврейские «шовинисты и националисты» из Бунда хотят «утвердить Сион не в Палестине, а в пределах Российского государства», то есть хотят захватить власть в России, хотят захватить Россию.
Что тут началось…
Плеханов подвергся остракизму, третированию и в революционной среде стал изгоем. Ибо в основе своей, большинство во всех революционных партиях, и у эсеров, и в РСДРП составляли евреи, или, как их называли в то время в России — жиды.
Владимир Ульянов—Ленин-Бланк просто взбесился от таких утверждений Плеханова, и всей грудью встал на защиту своих соплеменников, потому как в душе он более чувствовал себя евреем, нежели русским… Да и окружали его более евреи, нежели русские…
«Г. В.(Плеханов) проявляет феноменальную нетерпимость, объявляя его (Бунд) прямо не социал–демократической организацией, а просто эксплуататорской, эксплуатирующих русских, говоря, что наша цель — вышибить этот Бунд из партии, что евреи — сплошь шовинисты и националисты, что русская партия должна быть русской, а не давать себя в пленение «колену Гадову».
Но поголовное большинство русских людей, даже не догадывалось о кипевших в закордонных партийных рядах страстях, ощущая лишь их отголоски в кровавых терактах.
6 мая Россия праздновала день рождения Его императорского величества, государя императора Николая Александровича.
Города украсились национальными флагами, а в церквях после литургии совершались молебствия с провозглашением многолетий.
И радовал колокольный перезвон.
Даже «прогрессивная общественность» — интеллигенты, сдёргивали шляпы и крестили неразумные, но грамотные свои лбы.
На следующий день, 34-летний русский император, встречал на кронштадском рейде французского президента Эмиля Лубэ.