Ставь, ставь этот звук льва, и между других звуков ставь его, между других Иеронимов, между буквой Иеронимом и вонючей пастью из буквы, поддерживающей челюсть и создающей часть мира и весь алфавит, а значит, весь мир.
Ощупай свои серебряные лопатки в поисках ускользающего от твоей хватки женского тела, найдешь ее там, в комнате без единой вещи, словно в аквариуме с улиткой на стеклянной стенке.
Так огонь ощупывает сам себя, забираясь пламенем за свой затылок, языками между своих ног.
А потом я думал буквами и вещами, я думал про тебя, про серебряные коленки, про то, чтобы делать это, и когда дует ветер, то он лучше делает это, чем это делали мы, вжимаясь друг в дружку, крича и мяуча.
И жирафы и камни делают это лучше, покачиваясь как сосны, выступая из земли как затылки.
Ставь букву в рождение в палате, где сестры и марля, и кровь, и букву
в конце, где пение литании и рот земли, поющий свой слог твоим телом.
Сколько можно тянуть этот слог – дольше чем гаснет звезда или столько, сколько нужно дереву чтобы опала осенью ветка?
Пока звучит слог – ветвится твое тело, ветвится как буква, открытая в открытое поле рождений. Барсук сияет нимбом, и мальки расставляют Рахиль как серебряные ложки по всему берегу.
Кто соберет ветки и буквы рождений, звуки и буквы уходов людей и ракушек, смолы и лесов?
Вот! Не зоосад – а они! Слоги и буквы, вжившиеся в людей!
Райская синева, деревья в бескрайнем поле, их немного, а поле бездонно, как зрение затылочной кости сгоревшего заживо.
Но нет больше боли и запаха мяса. В поле бродят, живут и растут, то видимо, то в серебре, то в коже и пламени слова и буквы начала, слова и буквы конца – какой ослепительный зверинец, какой восторг, какие рыдания – ни одного безутешного!
Вот она речь, которую мы не ведаем, как ветер не слышит себя.
Единый всхлип здесь способен породить вселенную зверей, птиц и деревьев, чтобы ему войти в нее обитателем зренья и плоти.
Единый смешок – райские леса с птицей-словом.
Вот он новый Иероним, новый лев, новая азбука!
Бабочка
Марианне Ионовой
Почти что естьминуя вещидоносишь вестьпомимо речивот волк вот садвот дрозд и вдох и букваидут назадв уста без уст без звукатуда где шумиссяк дыханьязайдя за край за умза иссяканьевот выдох вдохты телом – тут ты – междуни тварь ни бог –уста надеждана гроб на лоб на крестпрянь недотрогасгущаясь в луч собравшись в светпочти что в окои содрогнетсямертвец вчерашнийвздохнет вернетсяживой всегдашнийи пыль вставалау дальней хатыскулила бабкаи шли солдатызерно всходиложена рожалавсе было там жегде исчезалолети же тварь –до букв до рук до тваризальет янтарьтвой глаз едва лиглоток ничтобез пальцев арфавход в решетов омеге альфа
Вопрос Мелхиседеку
Листья зачем падают – ответь мне Мелхиседекпойми непревратно царь мое тело о трех словахмежду первыми небо и слепой человекмеж зачем и падают воздух и пустотаТри города в воздухе из препинаний букввертятся как листва синью разделеныс утиными криками вместо домов и рукс звездой вдоль белой чужой спинылистья тишь зачем тишина падают тишинавоздуха голова как рубашка реке близкаи Венера смотрит в хрустальный осколок снаи три слова крутятся у старческого вискаи пока их не было царь Салима еще не возникне сложился и мир и паук и Ницше в сетивеликий народ на войне переходит в крики вовнутрь своих глаз как в белую печь летит
Впрочем человека без имени
От Жанны в костер волки вошли западают красными языками в глазах луна разобрана как вода по гостиннице Imperial воздух ходит широкогрудый и кофе пахнет ветер раскачивает ял и бороду мопассана впрочем человека без имени как и ветра тоже человека пустого пустого пузырьки пузырьки из которых мир состоит поднимают со дна палочника при помощи отраженного неба титаник сирень самолет в позвоночнике волк и папоротник простейшие в ресничках и пузырьках над головой в пузырьковом теле ангел и афродиты ракушка раскачиваются черпают в белых листьях белые щеки белые города дышат красными ртами жанну не отличить от костра ни речью ни телом ни тишиной – один огрубевший кварц человек изначальный пузырящийся себя не нашедший
Голгофа
Синий свет с неба и изнутриОткуда в арке, куда ты въезжал ночью с подругойсушившей ноги на раме велосипеда, взялась пустотаполна ли рана вами или пуста – любаяМежду нами лежал дельфин в этой комнаткена втором этаже баракаМежду нами невидимолежала смерть и остывшее тело жглось в сухом льдумне хочется перепутать эти словао ГолгофеИ что-то такоеДельфин с пустыми ранамивместо глаз это какночью попасть на скорости впустоту арки ощущая бедром теплое бедрои запах духови летящие в лоб невидимые колонныи ты кричал не дыханием на втором этаже храма Гроба –городом-торгашом смертью великой рыбыс глазами каждого из нас, потом туристовкузнечик сидит на моем загривкесеребряное лицо шелудивый крикя тебе говорю тебя
Богомол
на голове головой к воздухукакое веретено дыхания ты размоталв белую прялку вострова каллипсонабухает мной объем моей кровилицо ангела набухает мнойлампочка лопнулавнутри заштопанного чулкарана прилетела к мальчику с перекрестканашла губу уронила с крышипальцами богомолавлечет к себе за волосыкак утопленника
Дневной велосипедист
В. Месяцу
Дневной велосипедист как одна сторона монеты барельеф на стекле что с той стороны стекла? доходит ли ветер взгляд каков там изгиб пространства есть ли там кто-то вообще? не таков ли и тот кто смотрит За открытой спиной его и твоей холодком искривленным колодца не сомкнуты ль вы воедино? иль другое – не есть ли вы разные фазы одной луны – в свете – яйцо гусеница – в ночи куколка галатея? Дневной велосипедист любовница отходняк смерть деньги слюдяные спицы вывернутые водой зрачки букет васильков в придачу
