Державный
Шрифт:
— Так, — кивнул Иван Андреевич. — Обидно и постыло.
— А вы подумайте по-иному, — сказал старец Нил Сорский. — Удел ваш — тело и душа ваши. Тело — земля, а душа — люди. Земле нужен труд, а людям — Бог. Тело, как землю, утруждайте, не давайте лениться и нежиться, чтобы бодрее было день ото дня. А душе, как людям, Божью заботу дарите. Пусть она, душа, главное достояние ваше, неразрывна с Господом Иисусом пребывает, беседует с Ним в молитвах, и Бог Господь рано или поздно посоветует душе, как ей быть счастливой и безмятежной.
Свечный огарок всё горел и горел, и давным-давно пора было ему угаснуть, а он всё светился,
Уснув вместе с Андреевичами лишь под утро, Нил проспал пару часов, пробудился бодрый, будто всю ночь почивал, осенил крестным знамением крепко спящих Ивана и Дмитрия и отправился в храм на утреннюю воскресную литургию. Игумен Мисаил на расспросы Нила отвечал, что лично исповедует и причащает узников и что они от церковной жизни не отказываются, но к монашеской ещё не готовы.
— Сейчас отправь разбудить их и причасти, владыко, — сказал Нил Сорский игумену Спасо-Прилуцкому. — Я их всю минувшую ночь исповедовал, и проповедям моим они с трепетом внимали. О Дмитрие ничего не скажу пока, а вот Иван когда-нибудь светлым светильником Православия воссияет в обители твоей.
В полдень, благословив спасо-прилуцкую братию, Нил отправился со своим спутником дальше, теперь уже на юго-запад. Путь его лежал через Пошехонье к Угличу. Погода стояла тёплая, но не слякотная, с небес сыпались редкие снежные хлопья. Санки бежали весело, и Нил никак не мог успокоиться — всё радовался своей ночной беседе с Андреевичами. Поведал о ней и Дионисию. Тот сказал:
— Непременно, непременно после такого разговора Господь посетит их жалобные души.
Переночевав в небольшой попутной деревеньке, утром в понедельник двинулись дальше, весь день ехали без приключений и к вечеру достигли берегов Шексны, которая здесь, в своём нижнем течении, называлась местными жителями Шехонью. Богатейшие рыбные ловли поставляли отсюда ко двору государя Ивана Третьего знаменитую шехонскую стерлядь, отличающуюся особенным, несравненным вкусом.
В государевой Ловецкой слободе [191] Нила и Дионисия ожидал щедрый приём. Простосердечные рыбаки чуть не плакали, радуясь тому, какой известный праведник посетил их места, и Нил не мог огорчить их, отказаться от горячей и душистой стерляжьей ухи, съел целую миску, но от добавки всё же отрёкся:
— Довольно, что вы! И так разлакомили меня! Разврат это!
Душевно он сильно разнежился и был этим весьма недоволен. Утром рыболовы упросили старца в честь отдания праздника Рождества совершить обедню в небольшой местной церковке вместе с отцом Авраамием, на которого жаловались, что он нерадив и немощен. Многие рыбари исповедовались и причастились, и вновь удалось только к полудню продолжить путь. От подарков Нил, как водится, отказался, но лошадку ему всё же заменили на которую получше, тут уж он согласился.
191
Впоследствии
Отъехав от Ловецкой слободы вёрст на десять и глядя на то, что уже вовсю полдень, Нил утешил себя и Дионисия:
— Ничего, ничего, до Углича поприщ пятьдесят, не больше, засветло успеем добраться.
Едва он это промолвил, санки въехали в небольшой лесок, и тут произошла совершенно неожиданная остановка.
— А ну-ка стой! — раздался зычный голос, и двое дюжих и свирепых на вид разбойников преградили дорогу. У одного в руке был кистень, у другого — топор. Зайдя с двух сторон, они с хмурой усмешкой воззрились на Нила и Дионисия.
— Конец пути, — сказал один.
— Кто такие? — спросил другой.
— Сорские отшельники, — ответил старец Нил.
— Какие такие сорские? Не слыхано о таких.
— С реки Сорки, — пояснил Дионисий, — что неподалёку от Кириллова Белозерского монастыря. Али не слыхали про старца Нила Сорского?
— Врёте вы всё, нет такого старца, и реки такой нет, — вполне уверенный в том, что говорит, сказал более пожилой разбойник. Как видно, в этой маленькой шайке он был главным, а может быть, и старшим братом второго, уж очень на лица похожи. Хотя, с другой стороны, жители Пошехонья, Ярославля и Углича известны тем, что особенно похожи друг на друга.
— Как же нет! — изумился Дионисий. — Вот он перед вами сидит, старец Нил Сорский. Его сам государь Иван знает.
— Нам государь Иван не указ, — возразил разбойник. — А вы всё же врёте. От Бела озера ого-го сколько езды, а одёжки на вас мало. Говорите правду, учемские, что ли?
Возле Учемской слободы, в двадцати вёрстах к северу от Углича, находилась монашеская пустынь, основанная родственником деспины Софьи Палеолог, греческим князем Константином Мангупским, который был пострижен под именем Кассиана. В Касьянову обитель Нил тоже намеревался заглянуть хотя бы ненадолго по пути в Углич.
— Нет, не учемские, — ответил он разбойнику. — Не врём мы, правду говорим. Я — Нил, авва Сорского скита, что в пятнадцати вёрстах от Белозерского монастыря. Мы едем на Москву к великому князю Ивану, везём ему послание кирилловских старцев, чтобы государь не спешил жечь еретиков. Имущества при нас мало, и большой поживы вам не будет. Так что отпустите нас с Богом, христиане.
— Мы-то христиане… христиане… — несколько смутился разбойник. — Да только что вам за корысть, чтобы государь еретиков не жёг, а? Часом сами-то не еретики ли?
— Говорят же вам, отшельники мы! — сказал Дионисий.
— Почто же о еретиках печалуетесь? — впервые подал голос тот, что помоложе.
— Да ладно тебе, Митька, им задачки задавать! — одёрнул его старшой.
— А как же не печаловаться, — ответил всё же Нил. — О каждой заблудшей и погубленной душе печаль должна быть. Каждую душу спасать надо. Вот и вас жалко, что с топорами да кистенями людей грабите. Каково вам потом ответ будет держать перед Господом? Тяжко! Ты — Митька, к примеру. А на Москве хотят еретика Митьку Коноплева пожечь. А чем он хуже тебя? Такой же в точности грешник. Ты с кистенём, а он с лжеучением народ калечит. И обоим вам в Геону. И жаль вас. Что ж, грабьте, режьте нас, вот мы все перед вами!