Державный
Шрифт:
— Не раскаиваемся! Не признаем! — крикнул Курицын и плюнул на крест, правда, не попал — ветром отнесло плевок в сторону. — Это вы заблуждаетесь, многобожцы проклятые! Бог един! Слушай, Израиль! Нет бога, кроме Саваофа, а Иисус — лишь пророк Его.
Страшный ропот неодобренья поднялся за спиной у еретика. Максимов стоял, понурив голову. Коноплев в страхе озирался по сторонам и хныкал. Иосиф Волоцкий повернулся лицом к башне и размашисто кивнул головой. Тогда только Иван-Волк разглядел стоящих на башне митрополита и молодого великого князя Василия
Митрополит совершил крестное знамение, благословляя казнь. Великий князь Василий взмахнул рукой.
— Входите! — толкнул Курицына пристав Андрей. Волк усмехнулся и в последний раз мельком оглядел лица толпы.
Шагнув внутрь бревенчатой клети, он почувствовал, как неистово забилось в груди его сердце — там, посреди небольшого помещеньица, сажень в длину, сажень в ширину и сажень в высоту, на полу, покрытом опилками и стружками, стояла глиняная братина, до краёв наполненная водкой. Водку он как-то сразу учуял по крепкому запаху, царившему в бревенчатой клети. Да ведь это ли не знак от брата?!
Иван-Волк схватил братину с пола и, приложившись к ней, сделал несколько больших глотков. Горло обожгло, дыхание прихватило, а по жилам мгновенно понеслось весёлое тепло.
— На-ка сразу! — протянул братину Максимову.
— Что это?
— Да водка же! Пей за наше спасенье! Сейчас спасёмся!
Максимов взял из рук Волка сосуд, но пить почему-то не решался.
— Не хочу! Не хочу! — упираясь, кричал Коноплев, но его всё же впихнули крепкими ручищами в «Содом и Гоморру». Он снова бросился к двери, получил зуботычину и на сей раз опрокинулся в угол. Вдруг в дверях появился Иосиф Волоцкий. Снаружи его тянули, и было слышно, как умоляют:
— Осифе, не надо! Не надо, Осифе!
— Оставьте меня! Невредим выйду! — вырывался игумен, в отличие от Коноплева стремясь войти в душегубную клеть. Нван-Волк размахнулся ногой и со всей силой ударил Иосифа в пах. Волоцкий игумен вскрикнул и со стоном стал сгибаться в три погибели. Тут уж его оттащили от двери, а саму дверь вмиг захлопнули. Еретики вновь очутились в узком замкнутом пространстве втроём. Свет сюда проникал только через щели между брёвнами — домик-то был ложный, с незаделанными щелями.
— Теперь что? — спросил Максимов.
— Пей водку! — весело крикнул Курицын.
— Далыпе-то что? — злобно воскликнул Максимов.
— Спасёмся! Пей! — продолжал своё Иван-Волк. — Да перестань ты, Митька! — обрушился он на Коноплева, который катался в углу и завывал, будто его уже жгло огнём.
Максимов наконец недоумённо приложился к братине, отпил два глотка, оторвался, поморщился и вопросительно взглянул на Курицына.
— Теперь Митьке дай выпить, — приказал Иван-Волк.
В миг сей некоторые щели стали закрываться чёрным — снаружи поливали горючей смолой.
— Как только начнёт разгораться, тут нам и спасение придёт, — забормотал Курицын, притягивая к себе Максимова и Коноплева.
— Как? Как? Откуда? — с отчаянной надеждой в лице возопил
— Цыц ты, не ори! — чуть было тоже не влепил ему оплеуху Иван-Волк. — Под клетью — подземный ход уже вырыт. Надобно будет только сильнее попрыгать на серёдке.
— Откуда ты прознал? — тоже озаряясь надеждой, вопросил Максимов.
— Голос брата моего слышу, — гордо и уверенно ответил Курицын.
Снаружи начал доноситься треск огня, ещё через некоторое время в щели пополз дым, и когда он наполнил внутренность клети, Курицын воскликнул:
— Пора!
В голове его клокотало от водки, дыма и волнения. Схватившись за руки, он, Максимов и Коноплев принялись отчаянно прыгать, с силой ударяя каблуками сапог в земляной пол. Казалось, что там — пусто и гулко, что вот-вот земля под ногами провалится, но она всё оставалась и оставалась твёрдой. Неведомо, сколько продолжались эти страшные прыжки, покуда невозможно стало дышать от дыма, а в клети поднимался уже невыносимый жар. Первым упал Максимов. Следом за ним Коноплев. Курицын сделал ещё три прыжка в одиночестве и тоже свалился.
Ты обманул нас, Волк! — простонал у самого его уха Максимов.
— Господи! Господи! — раздался голос Коноплева.
— Ты обманул нас, Волк! — снова прохрипел Максимов. — Будь же ты проклят!
— Это не я, это брат мой, Фёдор! — задыхаясь и без сил ползая по полу «Содома и Гоморры», выпалил Иван-Волк.
— Господи! Иисусе Христе! Прости нас! Помилуй! — пищал откуда-то издалека Коноплев.
— Митька! Не смей! — хрипел Курицын. — Фёдор! Почему ты покинул меня? Где ты, Сокол?
Одежда и волосы уже раскалились так, что вот-вот готовы были вспыхнуть, глаза невыносимо ел дым, дышать уже вовсё было нечем. Почему-то подумалось, что именно сейчас придёт спасение, и Иван-Волк Курицын, не в силах уже встать на ноги, принялся кулаками колотить по полу «Содома и Гоморры». Внезапно весь мир, смрад, дым и ужас стали проваливаться и лететь вместе с Волком куда-то глубоко-глубоко вниз, в бездонную лаодикию-аркадию…
Глава восьмая
БЕСЕДА ФРЯЖСКИХ МУРОЛЕЙ
ОБ ОСОБЕННОСТЯХ ЖИДОВСКОЙ ЕРЕСИ
Огонь, охвативший полностью всю избушку, вдруг рванулся в сторону Кремля, будто стремясь цапнуть близстоящую башню, на которой находились великий князь Василий и митрополит Симон с боярами и отцами Церкви.
— Мне померещилось, будто душа одного из сожигаемых еретиков вылетела оттуда и хотела обжечь государя Василия, — сказал по-итальянски муроль Цебоний, обращаясь к двум другим своим соотечественникам, вместе с ним взирающим на казнь с верха Никольской башни.
— Да, — оживлённо покивал головою Алоизио Каркано, — пламя было необычайное, я никогда не видел таких прыжков огня.