Державы Российской посол
Шрифт:
– Так, – раздалось щелчком из тонких уст минхера Гоутмана, и голова его вжалась в ризу, в сонм угодников.
– Цену за учение капитан пускай назначит, – закончил Борис и вздрогнул оттого, что минхер Гоутман быстро, пружинисто подался вперед.
– Бог с тобой, кавалер, бог с тобой! Какая цена!
– Нет уж, позволь…
– Не возьмет, ни за что не возьмет мой капитан. С русского? Нет, нет…
Однако парень ничего не умеет – не кормить же даром. Борис настаивал, минхер уступил наконец – не деньги, так подарок капитан примет.
– Вчера пришел Тайсен из Лиссабона…
Будто глобус закружился перед Борисом. Половина
– До океана мы не доросли, – посетовал московит. – Поближе бы мне…
В Амстердаме стоит «Мария Гоутман», с балтийского рейса, да вот незадача – наткнулась на скалу, застрянет в доке. В будущем месяце придет «Тритон» из Швеции, капитан на нем умелый. Но взять русского побоится. Случись проверка… Борис сказал, что ученика можно зачислить на сей случай итальянцем.
– Итальянцем? Ах, так?
Любопытство мелькнуло в полуприкрытых глазах и погасло. Ты даже не спрашиваешь, минхер, откуда у мужика итальянский язык? Что ж, знак недурной…
– Некоторые моряки, господин Панофф, говорят по-гишпански.
Мол, имей в виду, народ на корабле бывалый, не вышло бы конфузии.
– Тем лучше, – кивнул Борис. – Немому ведь тошно.
Глаза минхера закрылись совсем, – похоже, внезапно задремал, привалившись к иконостасу.
– Капитан Корк может и по-русски, – слышит Борис. – И штурман кое-что может.
– Этого не нужно.
– Я тоже думаю, не нужно этого… Я рад сделать полезное, господин Панофф.
Растянул последний звук со свистом, усердно. Все понял купец.
Спустились на кухню. Четыре повара возились с тушей быка. Надели на железный брус, повесили в камине. Нигде не встречал Борис художеств на кухне, а тут, на изразцах, синим по белому – морская баталия, летящие ядра, фрегаты, корма, торчащая из пучины.
Минхер подвел гостя к туше. Коли нравится мясо, пусть выберет кусок на обед. Таков обычай.
Расстались поздно, минхер Гоутман облобызал гостя троекратно, по-русски. С потолка сеней свисал трехмачтовик – копия «Альбатроса», совершившего первый коммерческий вояж в Ост-Индию. Хозяин оказал московиту почет – приказал зажечь на корабле огни.
От прикосновения человеческого судно ожило и раскачивалось, мигая, сигналя, пока не иссякли взаимные политесы.
10
Капитан Корк, маленький, щуплый, трусил по причалу вприпрыжку, по-воробьиному, ведя за собой Федора. Из простуженного горла, обкрученного толстым красным платом, вылетали непонятные слова. Плат размотался, азовец едва не наступил. Нагнулся, поднял конец, побежал с капитаном вровень. Вскоре весь плат оказался у Федора, – Корк и кафтанишко, подбитый мехом, расстегнул.
С моря навалился туман, в серой мгле копошилось многорукое людское множество, дышало, таская поклажу, звонко топало по склизкому настилу, надрывалось – хэй-ох, хэй-ох! Бодая туман, выпятилось чудище заморское, подобное свинье, с рогом на носу. Федька отпрянул от чучела, Корк тоненько хохотнул, произнес что-то, нимало не заботясь, разумеет ли новичок его сиплое воркованье:
– То ли еще будет! – слышится азовцу. – То ли еще будет, чурбан неотесанный!
Если и ругался капитан Корк, мужичок с локоток, то не зло. Привычно находил тропу среди ящиков, тюков, мешков, пинал голубей, обсевших просыпанное зерно. Шлепал
Из тумана выступали жгуты спущенных, подвязанных парусов, мачты, исчезавшие в непроглядной мути, валились на Федора. Жутко ему и весело.
Говорят, земля – мать родная, море – лютая мачеха. Однажды он хлебнул соленой воды. Студеное море не выпустит – камнем ухнешь на дно. Э, была не была! Доколе корпеть над париками в цирюльне у Клейста, чесать сто раз одну прядь, завивать горячими щипцами да трепетать перед старым брюзгой – вдруг пожухнут волосья или подгорят.
Видится азовцу – совещается в Польше генералитет. Война длится невыносимо, давно пора положить ей конец. Изволит ли царь дать решительное сражение? Петр Алексеич сомневается – вдруг король Карл припас большое войско в резерве. И в эту минуту дверь настежь, входит скорым шагом курьер, кладет на стол пакет с пятью печатями сургучными, секретнейший. Пленный шляхтич Манкевич из Вестероса сказывает: нет у Карла резервной армии, выбрал подчистую и людей и хлеб, воевать ему, супостату, дальше нечем. Стало быть, сомнения прочь – всем изготовиться к баталии! А молодца, который известие раздобыл, наградить. Кто такой? И тут назовут царю его, Федьку, крестьянского сына, холопа князя Куракина. Этакий удалец и в подлом звании? На волю его, на волю, в градусе офицерском!
А нужен ли курьер? Нет – помчится к царю сам, чтобы передать величайший секрет из уст в уста. И царь посадит его рядом с собой, спросит, как он сумел обмануть шведов, проскользнуть через ихние заставы. И он, Федька Губастов, скажет, как было.
Капитану Корку хоть бы что – в голову не взбредет ему, кого взял на судно. Тараторит, обращаясь к кораблям, к толпе, к нему – матросу Эрнесто, итальянцу. Блаженно пьян капитан Корк и нуждается в собеседнике.
– Схип, – слышит матрос.
Слово знакомое – корабль. Матрос откликается, переводит на итальянский.
– Наве, – повторяет Корк, радуясь чему-то. – Кар-рамба! Ф-феррфлюхте!
Браниться на разных языках – это капитан может. Ругань ласковая, смешит матроса. Однако, приближаясь к своему схипу, Корк трезвеет. Выхватил плат, накинул на плечи, словно хомут. Кажись, сделался выше ростом.
У «Тритона» толчея – грузят скатки сукон, бочки с соленой рыбой, ящики, мешки. Корк звука не проронил – работный хоровод задвигался быстрее. Толчок капитанской руки приказал ощутимо – не зевай, подсоби!
Руки вполне заменяют Корку зычный голос. Долговязый, исколотый оспой детина – матрос будет звать его господином боцманом – не спускает глаз с капитана, ловит его мановения, поясняет вслух, протяжно, заунывно, будто панихиду тянет. Этого лучше не сердить. Матрос нагнулся к бочке и пихнул ее на мостки к «Тритону», вдыхая горькую, пряную, обжигающую горло соль.
Над ним, на боку «Тритона», животики деревянных младенцев, цыплячьи их крылышки. Стайками разлетелись по ободкам, подмигивают матросу. Из окон – будто молодки любопытные, откинувшие ставни, – уставились пушки. Фонари торчат важные, из витого железа, – короля не стыдно встречать. Снаружи корабль, точно дворец, а ступил матрос вовнутрь – накрыло мраком, некрашеными, низко прогнувшимися балками. Верно, «Тритон» не один десяток лет борется с морским владыкой. «Что ж, тем лучше, – подумал азовец. – Без меня не утонул, так неужели я принес несчастье?»