Шрифт:
Глава 1
Приквел
Планета Земля, 2785 год н. э, ближайшая параллельная реальность. Пространственное расстояние в один пимен
Тусклый свет ложился на острые камни, вытягивая черные тени. Они шевелились и дрожали как живые, не в силах оторваться от своих хозяев — больших и малых валунов. Но некоторым это все же удавалось.
— Лезет всякая мелочь, вуивры и гаки… ничего серьезного. Это малый телепорт, зачем он привел нас сюда? — Хеларт вынул меч из ножен и всадил в одну из теней. Та взвизгнула и испустила дух черным смогом. Отвратительная полупрозрачная жижа распростерлась по земле, пачкая носки сапог.
Тени
— Он увел нас в другую сторону, — догадался Каллахан. Следовало понять это гораздо раньше, не пришлось бы тогда терять время.
Бледный свет телепорта ложился на его рыхлую вислую кожу, играя бликами на глубоких морщинах. Ему исполнилось уже пятьдесят — для его мира немалый срок. Но в новой реальности он считался еще молодым. Жаль, что юным он себя совсем не чувствовал.
— В этом нет никакого смысла, — Хеларт, не пряча меч в ножны, направился к телепорту вместе с другими братьями. Телепорт изрыгал черные личинки Теней, словно тухлую рвоту. — Инквизитор знает, что мы все равно найдем этого ублюдка. Рано или поздно.
— Они оба знают. Оттянуть неизбежное хочет либо трус, либо безумец. Марбас, безусловно, безумец, но стал он таким не из-за страха. Нас повели по ложному следу не от отчаянья.
— Да они все там с катушек слетели. Ни разу еще не видел нормального Инквизитора.
— И много ты их встречал? — засмеялся Павел, но разрядить напряженную обстановку у него все равно не получилось. — На Инквизитора можно посмотреть только два раза — правым и левым глазом.
— Когда Конор попался Толерину, он выколол ему сразу оба, — возразил Асгред.
— Я и не говорил, что это хорошая шутка.
Братья принялись ломать телепорт. Тот лишился подпорок и завалился набок, прочная оправа из крионановолокна почти сплавилась. Тонкие, словно волос, черные нити скрутились в прочный жгут, внутри когда-то подвижной оправы мерцало бледно-туманное зеркало. Все телепорты давно имели только одну встречную координату. Когда ткань бытия окончательно порвалась, они, все как один, настроились на соседний параллельный мир и не захотели видеть что-то иное. Тысячи тоннелей между мирами, спрятанные в глубине материков по всему миру, из которых лезли тени. Они работали уже десятки лет, наводняя Землю невидимыми монстрами.
За сегодняшний день Каллахан испытал жалость уже во второй раз — жаль, что чистильщиков меньше, чем тварей, заполонивших эту благодатную землю. Он всегда мечтал увидеть стальных драконов, рассекающих небо. Так предвещало ему Пламя, и он ждал этого часа. Это, наконец, случилось. Только он не предполагал, что огнедышащие драконы, покорившие Богов и звезды, окажутся такими беспомощными. Крестоносцам то и дело приходилось охранять транспортники в космопортах, чтобы те не разлетелись на куски от пожирающих ядерную энергию теней. А вместо алмазных сердец, раскаленных до жара солнца, в груди таких драконов ревели двигатели. Не менее жаркие, предполагал Каллахан, да и парочка алмазов внутри них, наверняка,
Но кто сказал, что у настоящих драконов не должно быть уязвимых мест? Даже если это хрупкое место — его раскаленное алмазное сердце. И у Великой Матери зубастое вулканическое дитя кусало сосок, а она плакала от боли, кормя ненасытный рот Млечным Путем. На этой планете тоже виднелся Млечный Путь. Вот только до него драконы еще не долетели.
— Какая твердая, зараза, — Асгред явно жалел меч. — Оторн Каллахан, может, этой штуке хватит парочки вспышек вашего Пламени?
— Называй меня Проявитель, рыцарь. Минуло десять весен, как мы здесь, а ты так и не привык, — Каллахан задрал голову к небу. Усталый взгляд прошелся по серым тучам. Над их головами уже давно не было солнца, и несколько дней подряд их преследовали сумерки, сменяющиеся ночью. — Вам придется справиться самим, братья. Сила Пламени должна налиться, как спелый плод. Когда я сорву его, с плеч полетит еще одна голова. Надеюсь, это случится в скором времени.
— Хорошо бы, а то мой меч скоро затупится от этого издевательства. В штабе за такое по голове не погладят, — все рыцари жалели свои мечи, но только Павел постоянно говорил об этом вслух. Его собственный меч достался ему от отца, и он старался не делать лишних щербин в ткани Преданной. Так она хуже считывала ДНК. — Хотя, все лучше, чем лезть руками в эту клоаку. Не хочу, чтобы мои пальцы пощупали это чертово междумирье. Говорят, сиськи у ихних баб страшные, — Павел хохотнул.
— Я встречал такую, — отозвался Хеларт. — У нее было целых три. Все бы ничего, но и хвостов у нее тоже было три.
— Когда ткань бытия натягивается, телепорты перестают поддаваться тлену, — пояснил Кллахан, не отрывая взгляда от небес. В своем мире он изредка читал проповеди, и в новом ему иногда пригождался этот навык. Правда, пользовался он им редко, потому как проповеди читать не любил. — Время останавливается, останавливается и разложение. Что было бы с камнем, если бы его не стачивали ветра и воды? Поэтому телепорты такие прочные. Но не следует страшиться этого, ибо все это не важно. А важно то, что меч — продолжение вашего сердца, память об этом должна быть всегда. Меч находит своего хозяина и на краю земли, но кого ему искать, если хозяин сгинул? Вы все еще живы — так что продолжайте работу. А с Айзеком Исааковичем я поговорю. Писарь действительно дерет мзду не по силам.
По пути сюда они встречали зеленые рощи и еловые просеки, болота утопали во мху и рое комаров, широкие и малые речки разрезали холмистые поля, лисицы душили змей и приносили их своим детям. По пути сюда солнце грело жарко, заставляя краснеть кожу и слезать с лица клочьями, а ветер освежал разгоряченные тела, принося облегчение. Там кипела жизнь, какая есть на самом деле.
Ближе к скалам солнце начало тускнеть, как сердце ветреной девицы. Когда свет иссяк, скалы оказались голыми. Травы, деревьев и всякой жизни становилось все меньше, пока вокруг не осталось ничего, кроме лысых камней, казавшихся почти черными под пасмурным небом. Каллахан предполагал, что, если на небе вновь покажется солнце, свой свет они не изменят. На них не окажется ни мха, жадного до влаги, ни осторожных насекомых, ни содержимого нутра чаек, любивших скалы больше, чем небо. Иссякло солнце — иссякла и жизнь. Всего лишь совпадение, но походило оно на дурное предзнаменование.