Держи меня крепче
Шрифт:
Откидываю голову на спинку, прикрыв глаза. Веки тяжелеют. Не заболел ли случаем? Слабым иммунитетом особо не отличаюсь, но и на старуху бывает проруха.
Микса всё нет. Время то ли резиновое, то ли фиг его пойми.
— Лия, — спрашиваю, не открывая глаза. — Что за херня была в мохито?
Руки и ноги будто из желе, а мысли текут сквозь пальцы. Так трудно удержать, поймать хотя бы за хвост.
Девичий смех заполняет пространство вокруг, больно бьёт по перепонкам.
— Ты слишком напряжён, мой котик, тебе надо расслабиться.
…
Чувствую, как Нина прикасается к шее своими мягкими губами. Сегодня она пахнет иначе. Совсем иначе. Её маленькие пальчики скользят по моей груди, царапая через футболку, а потом ныряют под неё, проходятся по животу. Пёрышко сползает вниз с моих коленей и целует кожу вдоль ремня. Приятно. Но… мы не дома, тут совсем это делать не обязательно.
— Не надо… — хриплю, запуская ей пальцы в волосы, когда она расстёгивает на мне джинсы.
Стоп. Что-то тут не то… У Нины волосы мягкие, их так приятно трогать, а эти жёсткие и грубые.
— Руки убери, — отцепляю от молнии штанов цепкие пальцы.
Выходит как-то неубедительно. Но всё же я отталкиваю девчонку и кое-как отрываю плывущую голову от спинки дивана. Пространство кабинки пошатывается, и приходится ухватиться за стол.
— Котик, а мы тебя и не ждали, — слышу медовый голос Лии над ухом.
А потом я всё же концентрирую взгляд, и меня прошивает вспышка боли. Я так отчётливо чувствую её даже сквозь долбанный дурман.
Нина.
Здесь.
— Пёрышко…
Она стоит у двери и смотрит. Как я могу едва держаться в реальности, но так чётко видеть, как вздымается на всхлипе её грудь?
— Макс, извини, я задержался… — в кабинку протискивается Микс, а за ним Должанов. Тесно. Нечем дышать. — Чёрт, какого хера тут происходит?
А дальше меня утаскивает в карусель. Я хватаюсь за голову, пытаясь остановить этот долбанный полёт. Кажется, бросаюсь за Ниной, но Микс не даёт пройти, цепляет за плечи, скручивает. Что-то кому-то кричит матом. Он что-то говорит и мне, выливает в лицо холодную жидкость, но карусель не останавливается. Она кружится и кружится, и лишь её стержень пускает крепкий корень в моём мозгу. И этот стержень — мысль: «Я её потерял. Я потерял свою Малину».
Глава 49
В голове пусто, в груди жарко. Давит и выворачивает. Но я заталкиваю боль поглубже, по крайней мере, пока не вырвусь на воздух. Быстрее. Через пустующий мерцающий танцпол, через фойе, ослепляющее люминесцентным светом. И только выбежав на улицу, глубоко вдыхаю, но тут же хватаюсь за живот. Холодный воздух разрывает лёгкие и выходит обратно на свободу со свистом. Боль. Бесконечная. Глаза горят от слёз.
Уйти отсюда. Убежать.
Я сбегаю со ступеней, но тут прямо передо мной резко тормозит машина.
— Нина, — за опустившимся окном я вижу Влада, и мне вдруг хочется рассмеяться. — Что случилось? Я увидел, что ты бежишь и…
— О да! — я действительно начинаю
— Ты сейчас очень странно ведёшь себя. Садись в машину, я отвезу тебя домой.
Влад приоткрывает пассажирскую дверь. Я поднимаю руки и сжимаю ладонями виски. Чувствую жалящие ледяные капли, что начинают падать с неба. Дождь.
— Ну?
Мне холодно и плохо. Пусть он просто отвезёт меня домой. Не к Богатырёвой, а именно домой. Я хочу к маме, хочу в свою постель. Домой.
Но тут за плечи меня обхватывают крепкие руки.
— Стоять, Мышка, не чуди. Сама потом пожалеешь.
— Отвали от неё! — выкрикивает Акуленко и дёргает изнутри дверь, чтобы выйти.
— Рома, отпусти!
— Отпущу. В машине. Пошли.
Должанов буквально тащит меня к парковке, а Владу не дают вступиться двое парней, кажется, они из той музыкальной группы. Господи, меня уносит в круговорот, и я перестаю понимать, кто за меня, а кто против.
— Нина! — Роман больно сжимает плечи и встряхивает меня. — Успокойся, слышишь? — понимаю, что плачу. — Там всё совсем не так, как тебе показалось! Он не в адеквате, понимаешь?
— Нет! Это я была не в адеквате, когда повелась на него!
— Дура. Стал бы я тебя догонять, если бы не знал, как ты Максу дорога? Он сейчас под кайфом, и не по своей воле. Разве сама ты не была в подобной ситуации? Завистливые сучки заигрались. Но ты же, Мышка, умная — всё понимаешь, правда?
Я мотаю головой, а перед глазами довольное лицо Максима, тонкие руки у него под футболкой, тёмные волосы девушки, рассыпавшиеся по его коленям. Я ему этих удовольствий дать не могу. Не умею, не знаю как. А она может. Может и даёт.
Сил на мысли не остаётся, все уходят на то, чтобы как-то купировать разрывающую боль в груди, и я просто обмякаю в руках Должанова.
— Рома, отвези меня домой, пожалуйста, — утыкаюсь носом ему в грудь и всхлипываю. — Пожалуйста.
— Ладно, поехали, — Должанов вздыхает и гладит меня по голове. — Тебе надо прийти в себя и поспать.
Он как безвольную куклу усаживает меня на переднее сиденье своего Мерседеса и пристёгивает, потом снимает куртку и набрасывает как одеяло.
— Спи, Мышка, потом поговорим.
И едва его машина выруливает с парковки, силы оставляют меня, и я проваливаюсь в тяжёлый сон.
* * *
Мама ничего не спрашивает. Удивляется, что я посреди недели приехала, да ещё и без вещей, но молчит. Приносит мне в комнату чай, печенье и вазочку с вареньем. Малиновое. «Моя Малина»…
Рома больше ничего не говорил. Просто привёз меня домой и пожелал спокойной ночи. Только спокойной она быть не может, потому что в ушах наушники, песня, под которую мы должны были танцевать с Максимом, и слёзы. Много слёз. Если всё то, что сказал Должанов, правда, если Ларинцеву и правда подсыпали что-то в стакан, то… То что? Многое ли это меняет? Наверное должно, вот только…