Держи ухо востро!
Шрифт:
— Что, настолько противен?
— Ну, он только что из реабилитации.
— Реабилитации? Он что, еще и алкоголик?
— Нет, он просто противный, но этого достаточно. Как оказалось, его семья не могла больше этого терпеть, и оставалось или выбросить его из самолета или провести психологическое вмешательство. Не думаю, что у них был самолет, так что они выбрали второй способ.
— Джон, когда люди проводят психологическое вмешательство, они делают это с алкашом или наркоманом или с кем-то подобным. Они говорят ему, что он должен пройти реабилитацию
— «Мед Клуб», где-то на Карибах. Они посчитали, что отличная погода, радостные лица, может быть, помогут ему. Он же мне один раз звонил оттуда — это все он сразу же возненавидел. Я так понял, что ничего не помогло, но вот он вернулся, и утверждает, что сработало. Поживем-увидим.
— Ты не услышал по голосу, сработало или нет?
Дортмундер задумался, вспоминая их разговор.
— Господи, я не знаю. Может быть. Он был такой же громкий, ну может, его голос не так сильно скрипел. В любом случае, он хочет, чтобы я к нему приехал — у него есть ко мне предложение, и он позвонил мне сразу как вернулся домой, и больше ничего мне не известно.
— Ты сказал ему, что приедешь?
— Я не сказал ни да, ни нет.
— Но он тебе позвонил сразу же, как вернулся. Думаю, тебе следует узнать, что к чему.
Дортмундер глубоко вздохнул.
— Не хочу туда идти один, Мэй.
— Позвони Энди, — посоветовала Мэй.
Он медленно и задумчиво кивнул.
— Значит, за дело, — согласился Джон.
3
Когда сработала вибрация на телефоне Энди Келпа, он находился в лифте среди совершенно незнакомых ему людей. Он как раз поднимался на одиннадцатый этаж одного здания на Манхеттене, где находился шикарный меховой магазин. А именно сегодня он туда поехал, потому что была середина августа, к тому же среда, и основной штат этого эксклюзивного бутика был в отпуске, в чем он удостоверился, выслушав утром их автоответчик. Как бы там ни было, прекрасный день для покупок.
Теперь же, стоя в лифте и чувствуя вибрацию на бедре, он думал, как же не вовремя ему звонят. Но, с другой стороны, среди русских мехов было бы еще неудобней, так что он достал телефон из кармана, открыл и пробормотал:
— Да?
Люди вокруг притворились, что не подслушивают, хотя на самом деле аж подтянулись ближе, чтобы лучше слышно было.
— Ты ничем там не занят?
— Вообще-то занят, — Келп признал по голосу своего периодического напарника Джона Дортмундера. — Я обычно всегда чем-то занят.
— О, — в голосе появилось подозрение. — В одиночку?
То есть Келп не позвал его с собой на хорошее дельце.
— Да, в одиночку.
Люди вдруг стали прочищать горло, чесать носы и шаркать ногами, усиленно показывая свое недовольство неинтересной беседой.
— Такое случается, — закончил Келп.
Тут двое мужчин так громко закашляли, что Келп едва расслышал, что говорит Дортмундер.
— Тогда
— Через часик может быть.
— Я дома.
Келп знал — этот человек частенько бездельничал дома.
— Заметано, — сказал Келп, и лифт остановился на одиннадцатом этаже.
Он вышел, а лифт поехал дальше, полный чихающих, сморкающихся и почесывающих носы людей. А через пятьдесят пять минут Келп уже входил в свою квартиру на западной Тридцатой, держа в руках большой пакет из Wаl-Маrt. Он был полон, но не слишком тяжел — сверху виднелся свитер из полиэстера с зеленым воротом. Энди прошел в спальню, где сидела за компьютером его подруга Анна Мария Карпино. Она переписывалась с сумасшедшими историками, которых интересовали подробности о её отце, бывшем конгрессмене великого штата Канзас.
— Покупки? — подняв на него глаза, но не убрав пальцев с клавиатуры, спросила она. — В Wаl-Маrt? Ты?
— Не совсем так, — пояснил Келп, положив пакет на кровать. — Я скорее ходил на охоту, — выбросив свитер в корзину для бумаг, он достал из пакета коротенький серебристый соболиный полушубок никогда не устаревающего фасона. — Думаю, как раз твоего размера.
Девушка подскочила из-за компьютера.
— Соболь в августе! Самое время!
— У меня есть три таких, — сказал он, любуясь, как она прижимает к себе шубку. Вытащив еще два идентичных трофея, он продолжил: — Один тебе, а два в оплату аренды.
— Вот этот самый лучший! — заявила она, улыбаясь и поглаживая мех.
Джон просил позвонить. Поговорю из гостиной.
— Эти люди, — она пренебрежительно махнула на компьютер. — Они хотят знать за кого папа был во время Холодной войны. Как будто он вообще за кого-нибудь когда-нибудь был. Он же был политиком, ради бога!
— Скажи им, — посоветовал Келп, — что твой папа считал Холодную войну вынужденной необходимостью, и что он молился каждый день за то, чтобы все закончилось хорошо.
Он так и оставил ее там — с соболем в руках и с озабоченным выражением на лице, словно в раздумье — как же закончить всю эту историю с ее отцом. В гостиной Келп уселся на диван, посмотрел на телевизор, и позвонил Дортмундеру.
Тот, задыхаясь, ответил на пятом гудке.
— Да?
— Ты должно быть бежал из кухни.
— Оказывается перекусы хорошая штука. Много маленьких перекусов в течение дня полезны для здоровья.
— И все равно тебе приходится бегать из кухни.
— Ты же не собираешься мне рассказывать о дополнительных телефонах?!
— Нет, я уже давно это дело забросил. К тому же это ты хотел поговорить, так что говори.
— Хорошо. Арни Олбрайт.
Келп подождал немного, потом спросил:
— Это тема для разговора?
— Да.
— Он на юге, на реабилитации.
— Он вернулся, позвонил мне и сказал, что там все прекрасно закончилось.
— Я бы послушал другое мнение.
— У тебя будет возможность. Составить свое собственное мнение, — предложил Дортмундер. — Он хочет нас видеть. Сказал, что у него для нас отличное предложение.