Держись от меня подальше
Шрифт:
Беспринципный Максим не испугался попробовать, и чуть не сломал зуб, а затем стал объяснять, что косточки надо было вынуть и даже научил меня. В результате часа два я старательно извлекала косточки из крупных черешен, половину съев, а остальной половиной забрызгав стены и даже потолок. Сеня помогал подъедать ягоды, называя нас отличной командой.
Я соорудила ещё один пирог, и строго выставив таймер по рецепту, пошла в душ. Время пролетело незаметно, а к моменту, когда я вышла из душа, из кухни шёл дым и горелый смрад. Оказалось, что выставлять градусы на максимум двести двадцать не стоило, пирог так скорее бы не испёкся. О чём мне сообщил вездесущий
Я ужасно расстроилась, но дядя пообещал, что поможет мне справиться с готовкой с утра. Мои ученические позывы его радовали и грели душу, он мечтал, что станет разрушителем чар нашей семьи, где женщины не умели кашеварить. Кроме бабули Рады. Она умела всё.
Он не обманул, и мы с утра закинули пирог в духовку.
— Бог любит троицу, — была уверена я.
— Бог любит меня, — был уверен Максим.
Вновь выставив таймер и верную температуру, я решила почитать, и достала с полки начатый роман, в котором обнаружила засушенный некогда цветок. Я сохранила его как воспоминание о первой встрече с Оливером — с тем, в ком подозревала будущую большую любовь. Но он ею не оказался, а вынутый только что цветок символично рассыпался в мелкую труху, и развеял свой прах на моих коленях.
Вслед я получила сообщение от Оливера. Он писал, что был «на безмолвном ретрите», а теперь готов вернуться к людям и хочет поговорить со мной.
Мы созвонились по «Скайп».
Я успела рассказать ему о наших с Артёмом приключениях, но он так ржал над нами, будто я травила лучшие в мире анекдоты.
— Эх, будь я чуть проворнее, — деланно вздохнул как всегда красивый Оливер с экрана монитора. Он сидел в кожаном компьютерном кресле, а позади я видела уходящую вглубь гостиную, и сквозь остеклённую стену — зелень заднего двора. — Ты бы сидела сейчас на моих коленках, а не комариные укусы лечила.
— Ты что, запал на меня? — я шутливо округлила глаза и приложила ладони к щекам, которые покраснели, хотя я знала, что это шутка.
— Но Тёмочка оказался быстрее и утянул тебя в бездну своими поцелуями. Опытный засранец. Умеет кружить головы.
Это он умеет, точно.
А потом Оливер сделался серьёзным и поведал мне историю о той, которую никогда не любил, и даже не замечал. Но заметил тогда, когда стало поздно. Далось ему это нелегко, но словно грешный прихожанин, он говорил сбивчиво, много, обдуманно. Я в роли пастора оказалась благодарным слушателем, молчала и не перебивала, у меня просто не было толковых слов. В какие-то моменты волоски на затылке вставали дыбом, и моментами я удивлялась — тот ли самый это человек, который ездил в больницу к детям, любил собак и ратовал за доброту и порядочность?
Я обещала себе и ему не рубить с плеча, и заворожённо слушала, почему он переехал в Лондон, как стал музыкантом и как из-за него погиб человек. Я не могла сдержать слёз, и мы хлюпали носами на пару. Хоть и не мне это решать, я пыталась убедить, что его вины в этом нет. Каждый сам выбирает свою судьбу. Та девушка выбрала вечность, к которой подвёл её Оливер, но выбор был не за ним. Он так раскаивался, что это трогало меня до глубины души.
Слёзы не скоро высохли. А я теперь понимала, почему он не рассказывал раньше — таким тяжело делиться даже с близкими. Но почему-то ему хотелось, чтобы я знала.
— Почему ты мне
— Хотел быть честным. Я ведь чуть не увёл тебя у Тёмки.
Если бы я была персонажем мультфильма, мои глаза бы вылезли на лоб, а волосы встали дыбом.
— Ты сейчас серьёзно говоришь?
— Сейчас я понимаю, что не совладал со своим эгом, — он понурил голову. Мы пересеклись тогда с тобой в парке, и ты мне понравилась, показалась прикольной. Но я же парень, мы с девчонками не дружим, а потом я встретил тебя с Артёмом и заревновал. Мне так хотелось иметь рядом кого-то чистого, чтобы наполнять и себя светом, что я просто… — он замолчал, подбирая слово.
— Ум за разум зашёл, — подсказала я.
— Угу. И я хотел с тобой дружить. Честно, мне даже в голову не приходило тебя целовать, или тянуть в кровать, — он протестующе поднял ладони, откидываясь на спинку стула, я увидела, что во дворе у него росли тисовые деревья. Он быстро начал исправляться: — То есть ты красивая, это правда. Ты как ангел.
— Я далеко не ангел, — ещё один увидел во мне мать Терезу. А я обычный человек.
— Я хочу объяснить, но сложно подобрать слова. Может ты и не поймёшь, но я думал, что окунувшись в чистую воду смою с себя грязь. Но не учёл, что вода от этого станет грязной.
Я и правда не понимала. Он меня с чистой водой сравнивал? Более глупой чуши я ещё не слышала.
— Ты умыться что ли хотел?
— Искупаться в слезах ангела, — пробурчал оставшийся непонятым парень. — Короче, я думал о себе. А страдали ты и Шерри. И поэтому прошу прощения.
— Я ничего не поняла, но я тебя прощаю, — заверила я говорливого сегодня Олли.
— Ты же останешься моей ДСС?
— Конечно.
— Круто! — обрадовался он.
— Потому что я ценю твою искренность. Мы и с Артёмом договорились говорить друг другу только правду, если любишь, то ведь нечего скрывать?
— И даже простить можно что угодно? — он заговорщицки поднял бровь.
— Ну, да. Его поведение раньше оставляло желать лучшего. Но сейчас он понял, и перестал противиться чувствам, — боже, это так высокопарно звучало, но при этом я верила своим словам.
— Влюбись ты в меня, ты бы меня простила, — уверенно сказал он.
— Я бы не простила ложь. Ложь — это гнилой кирпичик в фундаменте крепкого с виду дома, но постепенно из-за него всё разрушится.
— Ты классная, — заверил он меня, и щёки зарделись. — Я вот не смог, или не захотел продолжать отношения с Саннетт. Смотрю на неё, и думаю о том, как они там с Артёмом, — Оливер в этот момент отвёл глаза и рассматривал что-то в углу комнаты, поэтому моих глаз размером с два яйца он не замечал, и продолжал, — ну, что там между ними было, до какой базы они дошли, — он рассмеялся, — а спрашивать Шеррика — это как поджечь напалм. Слушай, а ты не… — тут он поднял глаза и встретился с моими: — Э-э-э, я что-то не то сказал, кажется.
Я хлопала глазами как заводная игрушечная кукла:
— Что ты хочешь сказать?
— Ничего, — друг стушевался. — Забудь, я сам не знаю, что несу.
Он покаянно склонил голову, и прижимал ладони в просительном жесте к груди, я же требовала рассказать правду. Оливер очевидно жалел о сказанном. Я ругала себя, что лезу к нему с расспросами, и продолжала лезть. Но он больше ничего не сказал, и посоветовал пообщаться с тем, кто обещал мне «говорить только правду».
Напоследок, прежде, чем скинуть звонок, я услышала, как себе под нос, но получилось, что для меня в микрофон, он прошептал: