Дерзкие побеги
Шрифт:
Все понимали, в каком положении оказался иностранец. Лишь он один не унывал и говорил всем: «Это величайший бред». Заключенные за него переживали, ибо понимали, что его положение незавидное и еще один расстрелянный ничего не значит для СС. Но вскоре итальянца освободили, и он беспрепятственно вернулся в Италию, где и написал о том, что пережил он сам и другие жертвы фашистского произвола в застенках германской тюрьмы.
Баймлер, находясь в тюрьме около двух недель, уже не думал, что его куда-то могут перевести. Но вскоре в числе узников, которых собирались транспортировать в другое место, оказался и он. Всем
В приемном отделении заключенным также вернули их вещи, затем всех поместили в клетку из металлических прутьев.
От криминального чиновника заключенные узнали, что теперь они направляются в Дахау. В дороге им было запрещено курить и разговаривать.
Лагерь Дахау окружал лабиринт заграждений из колючей проволоки. Перед главным зданием стеной стояли эсэсовцы и штурмовики, у которых в руках, кроме длинноствольных пистолетов, были и кожаные плети.
Заключенных построили в две шеренги и провели перекличку. Баймлера выделили, повесив ему на грудь плакат с надписью «Добро пожаловать!». Каждого, кто недостаточно громко отвечал, называли снова и снова, сопровождая это издевательскими репликами. Особенно доставалось евреям.
Комендант лагеря отдал приказ группу, стоящую справа, отправить на избиение, обработав всех по «третьей степени». А вторую группу по его приказу надо было обработать по «второй степени».
После этой сортировки заключенных отправили в лагерь. Находящиеся здесь узники были заняты на тяжелых работах: большая часть – на строительстве дорог, где некоторым из них приходилось тащить за собой тяжелые дорожные катки. Другие были заняты ремонтом бараков, облицовкой отводного канала.
Прибывших в барак заключенных заставили опустошить свои карманы, выложив все вещи на стол. Один из эсэсовских бандитов, Штайнбреннер, сказал Баймлеру, что тот недостаточно быстро выполнил его приказание, и ему грозит строгий арест на две недели. Это был всего лишь предлог, чтобы изолировать коммуниста от своих товарищей.
Баймлера тут же схватили и увели. Когда проходили по участку мимо других заключенных, сопровождавший его Штайнбреннер несколько раз ударил арестованного плеткой со словами: «Мы схватили вашего Баймлера!»
Подошедший начальник барака открыл дверь, на которой было написано: «Караульное помещение». Очутившись в камере, Баймлер понял, что раньше она предназначалась для справления нужды, об этом свидетельствовали сточные и водопроводные трубы. Это навело его на мысль, что в таких помещениях должны предусматриваться вентиляционные отверстия. Обследовав камеру, Баймлер обнаружил маленькие оконца размером около 45 см2, снаружи закрытые железными прутьями.
Сидя на деревянном топчане, Баймлер обдумывал свое дальнейшее положение. Мысли его прервали трое эсэсовцев, которые ворвались в камеру во главе со Штайнбреннером, гневно вопя: «Ну теперь ты от нас не уйдешь, большевистская свинья!»
Посыпались удары по голове и плечам, а затем последовал приказ раздеться и лечь на топчан. И опять начались побои, на сей раз кожаной плеткой. Уже скоро с плетки свисали окровавленные клочья человеческой кожи. Штайнбреннер свирепствовал: «Сознаешься, что предавал рабочих?»
Баймлер невозмутимо отвечал: «Если из-за страха перед новыми побоями я и сознаюсь в этом, тогда я годен только на то,
Через некоторое время в камере появился начальник Фогель, держа в руках веревку. Фогель поинтересовался, есть ли у заключенного какие-то просьбы или жалобы. Получив отрицательный ответ, Фогель вручил Баймлеру толстую веревку и велел закрепить ее наверху. Немного помедлив, Баймлер выполнил приказ и прикрепил веревку к водопроводному крану. Уходя, Фогель предупредил заключенного о том, что ему надлежит вставать по стойке «смирно» каждый раз, когда кто-то войдет в камеру, ну а если у того возникнут какие-то сомнения – веревка всегда к его услугам!
В соседней камере оказался Зепп Гетц, который в течение многих лет был партийным секретарем. Он находился в лагере Дахау за «подстрекательство к неповиновению». После нескольких попыток достучаться до соседа Баймлер наконец-то был услышан. Товарища по партии также неоднократно избивали, но он предупредил Баймлера, что худшее может быть еще впереди. В другой камере находился бывший полицейский чиновник, которого арестовали по подозрению в предательстве. Бывший эсэсовец не мог долго выдерживать издевательства и побои, и вскоре начальник камер Фогель выдал ему веревку.
Баймлер ждал наступления ночи и думал, что же еще может принести ему ночь. Заключенный принял для себя решение: что бы то ни было, надо выстоять, все выдержать! О веревке надо забыть: если он сведет счеты с жизнью, то, значит, проявит слабость. Что подумают его товарищи по партии?
С наступлением ночи в бараке стало оживленно, слышались голоса и шаги эсэсовцев. Вот они зашли в первую камеру, в которой сидел их бывший товарищ. Послышались равномерные удары, а затем вопли заключенного, сменившиеся тяжким стоном и хрипом. Шаги раздались уже в другуй камере, где сидел Зепп Гетц. И опять все повторилось. Вот уже открылась дверь в камеру Баймлера, и в нее ввалились шестеро озверевших охранников, а впереди раскрасневшийся Штайнбреннер.
На этот раз было все гораздо хуже, чем то, что уже пришлось пережить Баймлеру. Безжалостные удары сыпались со всех сторон, от них было не увернуться. Когда на спине уже не было живого места, побои обрушились на руки и ноги. Особенно невыносимыми были удары плеткой по кончикам пальцев. Каждый из бандитов нанес примерно по 40–50 ударов. Ладони невероятно распухли, все тело было истерзано настолько, что невозможно было дотронуться до него или хотя бы прилечь. После очередной расправы с Баймлером бандиты стали избивать евреев в соседней камере.
На следующий день все продолжалось снова: опять побои и оскорбления. Казалось, жестокость этих нелюдей не знала границ. Они получали своего рода удовлетворение при виде чужих страданий. Майор Хунлингер, бывший эсэсовец, не выдержал очередных зверских пыток – он повесился.
После этого случая внимание к Баймлеру: и Гетцу усилилось в камеры заглядывали десятки раз в день, при малейшем непослушании следовало жестокое избиение. На четвертый день, когда в очередной раз в камеру Баймлера явился штурмбаннфюрер и вежливо поинтересовался, не желает ли он чего-нибудь, Баймлер попросил хлеба и воды. В тот же вечер заключенному выдали кружку теплого чая и кусок хлеба с колбасой.