Десант из прошлого
Шрифт:
Ульман с сомнением посмотрел на экран. «Только поэтому». Странное дело: все запрещения, существующие в республике, преследуют исключительно благородные цели. Волны благородства захлестывают остров. Эдак и захлебнуться недолго.
Вот и еще одна волна. И снова благородство высшего сорта.
А в целом — темное дело. Они что, эти русские, пожелали остаться в гостях на острове? Что-то непохоже на русских. А если не пожелали, то уж будьте покойны, господин президент, — неприятностей не оберетесь.
Ульман задумчиво постучал по столу зажигалкой.
Где же зарыта собака? Неужели они до того зарвались, что считают
Но тогда что же? Как ни крути, а логики никакой.
О’Нейлу надо было спешить на смену, но президент все еще продолжал говорить. А событие было не из таких, чтобы не дослушать до конца. Однако, слава богу, Карповский, кажется, начал закругляться.
— И не забывайте, друзья, что гости прибыли из цитадели коммунистического мира. Наверное, им может понадобиться некоторое время, чтобы безболезненно окунуться в атмосферу полной личной свободы. Вы помните, что даже многих из нас, явившихся из стран свободного мира, который мы, фроянцы, конечно, тоже не считаем свободным, но который все-таки предоставляет чуть больше прав человеку, — даже многим из нас понадобился определенный период для выпрямления личности, согнутой насилием и нуждой.
О’Нейл задумался. Чего ради приперлись сюда эти русские? У них и дома работы хватает. Неужели из-за идей? Забавно. Может, в самом деле у нас распрекрасная республика? Вон, целыми пароходами начинают являться.
Впрочем, ничего хорошего нет. Сегодня пароход, завтра — два, потом десять. Так ведь скоро и работы не хватит. Остров маленький. Нет, не нравится ему это, не нравится…
— …Итак, друзья, я кончаю. Повторяю, никто не собирается силой задерживать наших гостей. Поживут, осмотрятся — и если не примут нашей республики, тотчас отправятся домой. Но повторяю: мы еще не можем отпускать их сейчас, пока республика не окрепла и нуждается в конспирации. Скоро, очень скоро мы смело взглянем миру в глаза, покажем ему образец подлинной свободы человека — и тогда отпадет надобность в камфуляже, в нашей «мимикрии». Мы сами убедительно и горячо попросим русских гостей рассказать миру обо всем, что они у нас видели, с чем познакомились, что сумели понять.
Президент закончил. Он ласково попрощался — и уже через секунду его место на экране заняла улыбчивая Жаклин. Подмигнув, она щелкнула пальцами:
— Ну, что вы скажете, мальчики? Я думаю, что эту новость следует вспрыснуть. А потом мы с вами потанцуем…
— Все в порядке, Фред. Русские в лагере, особых эксцессов не было. Правда, пришлось слегка припугнуть. — Вальтер сдержанно улыбнулся. — Вот судовые документы.
Он положил на стол пачку бумаг.
— Смотрели? — спросил Гейнц.
— Ничего интересного.
— Да, Фред… — Лицо Вальтера приняло озабоченное выражение. — Думаю, нужно освободить из лагеря ученого. Звонил Ольпинг, закатил дикий скандал. Этот доктор Андреев, оказывается приятель Брэгга…
— М-да… — Гейнц нахмурился. — Ни к чему это. Может, убедить Ольпинга? С Брэггом проще.
— Убедить? — Вальтер иронически поглядел на Гейнца. — Вы возьметесь убеждать Ольпинга? Я — нет!
Веко Гейнца дернулось. Он подумал.
— Неприятно. Но ничего не поделаешь. Ссориться с Ольпингом сейчас очень некстати…
Часть четвертая
В ЗАПАДНЕ
Глава I
СОМНЕНИЯ
Комендант молча слушал и время от времени понимающе кивал. Почему-то Вальтера это раздражало, и он невольно говорил все громче.
— Обстоятельства могут сложиться так, что я подпишу ему «право». Помните, Шульманис, это ровно ничего не значит. Профессор Брэгг не должен переступить черту лагеря. Ни в коем случае! Придумайте любой повод — и откажите.
Комендант снова кивнул. «Как китайский болванчик, — неприязненно подумал Вальтер. — Хоть бы сказал что-нибудь. Солдафон».
Эрих Вальтер был в дурном настроении. Отказ Андреева покинуть лагерь вызвал непредвиденное осложнение: Джонатан Брэгг заявил о своем твердом желании посетить русского коллегу в его коттедже. Если старик увидит, что представляет собой «коттедж», неприятностей не миновать, тем более что его наверняка поддержит Ольпинг. А что этот выкинет, предугадать невозможно. Вся кибернетическая свора в его руках, приходится считаться… Нет, Брэгга сюда пускать нельзя. Надо попробовать уломать русского.
На столе запищал зуммер. Шульманис снял трубку.
— Да, пропустите, — распорядился он.
Сопровождаемый солдатом, в комендатуру вошел Андреев.
Вальтер встал, сделал широкий жест.
— Проходите, проходите, уважаемый доктор… Извините, что вторично беспокою вас. Но мне хотелось бы продолжить наш вчерашний разговор. Итак, вы не передумали?
Андреев нахмурился. Так, значит, разговор о том же. Ладно, теперь он подготовлен лучше. Вчера вечером он рассказал Щербатову, Феличину и Инге о неожиданной милости, которую ему оказали бандиты: по ходатайству Брэгга Андреев получал право оставить лагерь. Разумеется, он пожелал им подавиться этим правом, чем немало шокировал усатого господина. Костя и Инга горячо одобрили его дипломатический дебют, но капитан всерьез огорчился. Он сказал, что по-человечески понимает Андреева, но считает, что Александр Михайлович совершил ошибку. Нельзя было отказываться от возможности получить хотя бы относительную свободу. Выйдя из-за колючей проволоки, он становился во сто крат полезней коллективу. В конце концов Щербатов убедил его, и все же в глубине души Андреев был доволен, что поступил так, как ему хотелось.
А вот сейчас все обстояло иначе. Отказаться — значило бы пренебречь интересами своих. Ладно, милость так милость, с самолюбием он управится. И уже без колебаний сказал:
— Именно так. Передумал.
Вальтер, приготовившийся было к долгим уговорам, опешил.
— Э-э… Очень… хорошо, — протянул он, с сомнением глядя на Андреева.
Андреев с удивлением смотрел вниз. Вертолет не поднялся и на сотню метров, а лагерь уже исчез. Он словно растворился среди монотонных желто-серых песков, усеянных обломками каменных глыб. «Здорово замаскировались», — подумал он.