Десант. Повесть о школьном друге
Шрифт:
– Довольно стрелять. Бросьте оружие, сдавайтесь!
Притихли наши стрелки, окружившие площадь, и минометчики Некрасова, все ждали, что будет дальше.
– Мы сохраним вам жизнь, - продолжал Леопольд.
– Сопротивление бесполезно, бессмысленно. Выходите!
Его слушали, и гвардии лейтенант решительно приподнялся и махнул рукой. И тотчас ударила злая очередь. Разрывные пули раздробили печной кирпич рядом с Некрасовым. Он укрылся. МГ продолжал хлестать по окрестным домам и ячейкам, которые наспех отрыли стрелки.
– Гады!
– выругался командир стрелковой роты.
– Огонь!
Вслед за стрелками ударили минометы. Они накрыли дом, где скрывались вражеские солдаты,
– Их бин арбайтер, их бин арбайтер, - и жалко и льстиво улыбались.
– Гитлер капут.
«И все врут, стервы», - с ожесточением написал в связи с этой историей Некрасов в письме к товарищу. Но в душе он сохранил и знамя гамбургских рабочих, и стихи Гете, и прекрасные немецкие города, о которых рассказывала Серафима Дмитриевна.
…Войска 11-й гвардейской армии более месяца продолжали сражаться теперь уже на Витебском и Минском направлениях, прорвали полосу обороны врага. Но фашисты сумели создать новый сильный рубеж и оказали упорное сопротивление. Наши соединения вынуждены были временно перейти к обороне.
Измученный и больной Леопольд продолжал командовать ротой: «Положение у меня сейчас «хуже губернаторского», но перспективы улыбаются (зачеркнуто), правда, схватил воспаление легких, но уходить не хочу: некому командовать подразделением».
В начале февраля сорок четвертого года Некрасов был тяжело ранен:
«Я очень ждал от тебя письма изо дня в день до 3-го февраля. А 3-го я пошел в наступление. До 11.55 шел в одну сторону, а после этого часа пошел «наступать» в другую сторону с разбитой головой, так что сейчас томлюсь в несчастном офицерском госпитале, лечу «головешку» и не дождусь дня, когда отсюда вырвусь обратно на фронт, а то там Витебск без меня возьмут».
Глава шестая. Томик Маяковского
1
Это было вскоре после овладения Городком, в самом конце декабря сорок третьего года.
В морозном тумане тускло мерцали костры, зыбкие отблески пламени ложились на истомленные лица красноармейцев. Натянув поверх шинелей задубевшие плащ-палатки, бойцы зябко подремывали, ожидая, когда в котелках закипит вода. Две недели непрерывных боев и пеших маршей под Невелем и Городком измотали их донельзя. Наконец-то наступила долгожданная передышка и можно укрыться от ветра в овражке, присесть на замерзшие кочки и пеньки, не хоронясь от пуль и снарядов, обсушиться у огня.
В тот час и подошел к своим минометчикам гвардии лейтенант Некрасов, оглядел усталых ребят, и захотелось ему развеселить их и ободрить.
– Что приуныли, гвардейцы?
– спросил он.
– Все же прекрасно: и наступаем вовсю, и живы-здоровы. Только, конечно, выспаться нам не придется, не выйдет…
– Ясное дело, - ответили ему.
– Как захрапишь, тут и команда - подъем.
– Эх, бы теперь в теплую избу, на солому, переночевать минуть шестьсот, да еще…
– Пока такое удовольствие не предвидится. Так что нечего зря время терять, давайте-ка песню споем!
– Это можно.
И Некрасов завел песню. Голосом он не отличался, зато музыкальный слух и память на слова и мелодии имел отменные. Нотную грамоту изучил еще в седьмом классе, в струнном кружке у Мишариных. Пел, как говорится, не голосом, а душой.
Запев его подхватили.
С того декабрьского вечера ротные, а то и батальонные «концерты» повторялись нередко: как
«С вечера обычно начинаем петь песни, перепоем все - от народных до Штрауса и Глинки. В исполнении последних участвую только я, остальные слушают».
Любил Некрасов «Попутную» Глинки, бетховенские «Застольную» и «Шотландскую», арии герцога из «Риголетто» Верди, Галицкого из «Князя Игоря» Бородина и, конечно, схваченные из предвоенного кинофильма «Большой вальс» вальсы Штрауса. Вместе с ним минометчики и стрелки дружно пели «Светит месяц», «Запрягайте, хлопцы, коней», «Валенки» - в подражание знаменитой певице Руслановой. И, разумеется, военные: «Шел отряд по бережку», «Полюшко-поле», «Катюшу», «Темную ночь» и «Землянку». Леопольд хранил в памяти много шуточных и озорных песенок, которые привязались во дворе и школе.
Со временем песни стали перемежаться рассказами, побасенками, воспоминаниями. Некрасов заметил, что бойцов особенно привлекают разговоры о детстве и юности, мирных годах. Эти сравнительно недавние, но такие далекие времена на войне так дороги и желанны. Однажды шутки ради Леопольд рассказал такой забавный случай:
– Как-то в летние каникулы отправились мы втроем в цирк. Представление нам понравилось: акробаты, канатоходцы, клоуны… И уж очень хороши были дрессированные медведи, чего только они не вытворяли: боролись, плясали под музыку и даже на велосипеде катались. В общем, здорово. Так вот один из нас, круглый такой паренек, по прозвищу Морж, смотрел-смотрел на косолапых да вдруг возьми и спроси: «А медведи-то настоящие?» - «Какие же еще?» - «А может, поддельные: люди в медвежьих шкурах». Ну, уморил. А третий, Митька, и говорит: «Пойдем посмотрим, раз ты такой недоверчивый». Пробрались мы через служебный вход, нашли клетки с медведями и убедились, что они самые что ни есть доподлинные. Хохотали до упаду. С тех пор у нас в классе фраза про медведей вошла в поговорку. Если сомневались в чьей-либо искренности, подозревали в фальши, то говорили: «А медведи-то настоящие?» А мой друг Кирилл Мишарин даже нарисовал карикатуру на одного парня, любившего прихвастнуть, изобразил его в медвежьей шкуре.
– А мишки-то настоящие?
– подхватил рассказ Некрасова смешливый минометчик Воронков.
– Сгодится.
Фраза пошла гулять по минометной роте, как по московской школе.
И в другой раз разговор зашел о честности, порядочности, человеческом достоинстве. Некрасов рассказал бойцам одну школьную историю:
– Вы все учились и знаете отлично, что такое списывание и подсказка.
– Как же, сами грешили.
У нас в классе, бывало, сдували. Не часто, при крайней необходимости. Да было это и непросто. Попробуй спиши контрольную по физике: у физички Полины Юльевны глаз наметанный, просвечивает, как рентгеном. Вряд ли кому приходило в голову подсказывать на биологии и ботанике: Николай Николаевич Лебедев только на вид простоват, а бдительности не терял. На географии Серафиму Дмитриевну Менделееву тоже не проведешь: она едва ли не весь мир объездила, знала даже, какого цвета вода в каналах Венеции. Начнет гонять по географической карте, ни один суфлер не выручит. Что касается учительницы математики Марии Яковлевны Мирзахановой, то на ее уроках сдувать было легко. Сидит она задумавшись, накинув на плечи цветастую шаль, и нас не замечает. То смеется-заливается, то бурно гневается на лодырей… Обманывать ее было просто совестно… И все же, случалось, иной раз и списывали. Но вот произошел у нас в девятом классе «Б» крутой поворот.