Десант. Повесть о школьном друге
Шрифт:
Действительно, Леопольд влюбился в стихи Маяковского еще в восьмом классе. Он воинственно нападал на тех ребят и девчат, которые не понимали его любимца, доказывал, что тот ясен, как стеклышко, глубок, звонок и щедр. Одноклассники догадывались, что и желтую куртку, пошитую из «чертовой кожи», Некрасов носил в подражание Маяковскому. Как-то учительница русского и литературы Татьяна Родионовна Крюченкова рассказала, что еще девчонкой бегала в кафе футуристов и там встречала поэта в этакой просторной желтой куртке и, якобы, на его щеках были намалеваны то ли фрукты, то ли овощи.
– Хочешь, я тебе нарисую морковку на физии, - подтрунивал
– Давай…
– Не в этом суть!
– отвечал Леопольд.
Его тяга к творчеству Маяковского была не поверхностной, а постоянной и очень серьезной. Часами просиживая в Исторической библиотеке, он выкапывал из многих книг, журналов и газет подробности о жизни писателя и с увлечением рассказывал товарищам, помнил наизусть десятки его стихов и с наслаждением читал их во дворе и школе. Свое выпускное сочинение он посвятил поэтическому мастерству Владимира Маяковского, и в нем обстоятельно и оригинально проанализировал произведения поэта. «Отличные мысли», - написала в конце сочинения преподавательница литературы Татьяна Родионовна Крюченкова.
Леопольд нередко размышлял о духовной близости Маяковского к Пушкину. Он как-то особенно почувствовал ее на концерте известного чтеца Владимира Яхонтова. То была литературная композиция «Пушкин - Маяковский». До встречи с Яхонтовым Леопольд представлял себе, как и многие в те годы, что Маяковского - «агитатора, горлана, главаря» - надо не просто читать, а непременно выкрикивать, резко жестикулируя и поднимаясь на носки. А Яхонтов читал его так же естественно, задушевно и просто, как Пушкина, беседовал со слушателями. Он как бы объединял стихи двух великих поэтов: только кончалась пушкинская строфа, и ее тотчас продолжал Маяковский. Они, убедился Некрасов, стояли рядом, родные, как братья. Леопольд многое понял и, став постарше, старался читать стихи Маяковского просто, душевно и доверительно. И на фронте он читал так же. Бойцы отлично понимали его.
Минометчики замечали, как бережет их командир маленький красный томик, носит в своей видавшей виды полевой сумке вместе с необходимыми принадлежностями офицера-минометчика: сложенной в аккуратную гармошку топографической картой, компасом, курвиметром, а также со скромным запасом ржаных сухарей.
Леопольд пронес Владимира Маяковского по дорогам войны, с ним поэт побывал в пехотных траншеях, на наблюдательных пунктах, в походах, держал оборону и ходил в атаки.
Этот томик сохранился. В Центральном музее Вооруженных сил СССР, в зале № 14, есть небольшой стенд, посвященный Герою Советского Союза Л. Б. Некрасову. На нем - портрет Леопольда, орден Отечественной войны I степени, потрепанная кирзовая полевая сумка, а рядом книжечка в красной обложке. На титульном листе однополчане сделали надпись: «Маяковский был тебе всегда близок» и поставили дату - 26 апреля 1945 года.
Глава седьмая. Подданный пехоты
1
В окоп, где примостился Некрасов с ординарцем Терехой, спрыгнул рослый и плечистый старший сержант. То был Баженов, по фронтовым меркам старый знакомый: вместе воевали с осени прошлого года.
– Здравия желаю, товарищ гвардии лейтенант. Поздравляю с назначением, теперь ты законный командир роты. Рад, небось?
– Есть немножко: растем над собой.
– Гудят. Как-никак, а две с половиной сотни протопали, из-под Витебска к самой Орше. Теперь мы с тобой в 3-м Белорусском, у генерала Черняховского. Ты, москвич, поди, заметил, где мы находимся? Минская автострада - рукой подать. Я километровый столб видел: 470 до столицы. Вот бы тебе прямо по асфальту и - домой…
– Да, здорово. Так бы и мчался до самой Поклонной горы, а оттуда хоть с завязанными глазами на Полянку.
– Она там ждет, а?
– Может, ждет, а может, нет, но я все равно туда даже пехом бы допер. Только напрямик не выйдет, придется с заходом в Берлин…
И в батальоне, и в полку Некрасов знал многих, и его многие знали. Как не свести знакомство с пехотой, когда большую часть боя находишься в траншеях, окопах, в цепи. Офицер-минометчик делит со стрелками и горести, и радости, а также хлеб-соль. В своем первом батальоне Леопольд особо выделял Баженова. Помнил, как еще под Городком тот в критический момент заменил раненого лейтенанта и повел взвод в атаку, как, доставив в траншеи термосы с кашей, брался за автомат и отражал очередную контратаку немцев. Гвардии старший сержант был мастер на все руки, владел нашими автоматом и пулеметом, немецкими «шмайссером» и МГ, ловко запрягал обозных лошадей и водил трофейный грузовичок. Не раз пытался Некрасов сманить Баженова в минометную роту, но тот отказывался:
– Зачем менять шило на мыло, все равно вместе. Мы с тобой, как рыба с водой.
По душе было Леопольду и нетерпение Баженова, его решительность и дерзость в бою, о чем не раз сообщала газета-дивизионка «За счастье Родины». Некрасов и сам разделял его чувства. «Ох весна, весна!
– писал он.
– Все время хочется сделать что-нибудь особенное. Четвертый день собираюсь ползти к фрицам в траншею и забросать их гранатами. Только ординарец знает мое желание и глаз не спускает, так и держит за рукав».
Ожидалось новое наступление. На здешнем участке держала оборону 78-я немецкая дивизия. Ей Гитлер присвоил наименование штурмовой, вооружил новейшими видами оружия, в том числе фаустпатронами. Командовал ею генерал-лейтенант Г. Траут, прозванный «железным генералом». «Пока я под Оршей, - заверял Траут, - Германия может спать спокойно».
До начала операции «Багратион» оставалось более месяца, и Городокскую дивизию отвели в недальний тыл, где она усиленно готовилась к боям. И весь пыл, с которым на переднем крае Некрасов рвался в схватку с врагом, он обратил на боевую учебу. К тому времени Леопольд стал завзятым минометчиком. Если в письмах минувшего года он обычно называл себя «офицером-артиллеристом», то в сорок четвертом писал с гордостью: «Я - минометчик, даю фрицам жару»; «поддерживаю пехоту из своих «самоваров».
После Невеля и Городка, боев под Витебском он по-настоящему оценил свое оружие. О, скромный батальонный миномет калибра восьмидесяти двух миллиметров, образца 1939 года, ты достоин самой высокой славы! Как горячо и искренне любила тебя, близкого и верного помощника, наша пехота, как ждала той поддержки и надеялась на нее: «Дай огоньку!» - и ты давал. Едва укрытые высоткой, холмиком, берегом овражка, лесной опушкой, твои горячие трубы изрыгали навесной огонь, прокладывая дорогу стрелкам, окорачивали рвущихся в контратаку фашистов. Твои карающие мины летели и в ближнюю цель - на сотню метров, и дальнюю - на три с лишним километра. Ты - истинно подданный матушки-пехоты!