Десант. Повесть о школьном друге
Шрифт:
А сколько еще выборов было на переднем крае! Он каждый раз заново решал свою судьбу, когда полз на «нейтралку», по-чапаевски мчался к немцам в тыл на трофейном бронетранспортере, ходил в пехотные атаки. Все это совершалось по его собственной воле.
Однако выбор, сделанный им в лесу Штате Форст Фритзен, был особого рода. Некрасов уже испытал сладкий вкус победы и мира. А надо было снова идти в огонь. Да еще неизведанный - в морском десанте. Что ж, может быть, все годы боев, а то и вся его жизнь стали подготовкой к этому испытанию, к морскому десанту в последние дни войны. Он напряженно думал, и это понравилось Георгию Прокофьевичу:
–
– Только разрешите - со своей ротой.
– Брать одних добровольцев.
– Ясно.
Вскоре гвардии капитан построил роту и предложил каждому бойцу подумать и решить, согласен ли идти в десант. Он спрашивал Шабанова, Колесова, Киселева, Ковалева, Иванова, Гусева, обошел все номера расчетов, телефонистов и ездовых. Объяснил, что придется не только вести огонь, но драться в рукопашной.
Рота ответила согласием. Для этих двадцати пяти человек, ощутивших мир, война продолжалась, как и для первого батальона и всего отряда численностью в 616 человек. Из минроты Леопольд не взял в десант только одного бойца - своего ординарца Тереху, Терентия Андреевича Короткова, хотя, наверное, очень нуждался в нем. Объяснение этому поступку находится в демографическом списке полка, который хранится в военном архиве: кузбасский шахтер Коротков был женат и имел детей.
19 апреля быстро сформированный легкий подвижной отряд трехбатальонного состава сосредоточился на Балтийском побережье, в поселке Ной Курен, и в течение последующих пяти дней совместно с моряками-катерниками готовился к предстоящей операции.
…Некрасов сидел у самого уреза воды и смотрел на море с его изменчивым цветом - от сурового стального до яркого сине-зеленого, на мягкую, размытую линию горизонта, притягивающую, таинственную.
Ветер и солнце сушили гимнастерку. В день по два раза приходилось отжимать и просушивать обмундирование: с катеров прыгали в море и насквозь промокали, а потом, когда отрабатывали броски на берегу, то вся одежда по другому разу намокала - от пота…
Во время передышки Леопольд читал письмо Рины, последнее, которое довелось получить. Оно дышало любовью и надеждой, ясное, как небо и море. Потом писал ответ - тот самый, который Октябрина получила в мае, о песчаном береге, желтом и ярком, как солнце. В нем была уверенность и ни тени тревоги.
– Подъем!
Сидевшие на берегу минометчики мигом поднялись, навьючили «самовары», разобрали автоматы.
– Вперед!
Топтали они мокрый снег под Невелем и Городком, вязли в болотах Белоруссии, месили грязь в Литве, а тут довелось шагать по морскому дну и зыбучему песку. Что ни день - выгрузка с плоских, низеньких катеров-тральщиков, бросок по горло в соленой холодной воде и долгие учения на берегу. Быстрые окопы, тренировка в стрельбе, перебежки, переползания - только бы прижаться к пехоте, не отстать, поспеть.
Рассчитывая на ближний бой, на встречу с противником лоб в лоб, Некрасов учил вести огонь с наикратчайшей дистанции, учил рукопашной, гранатному бою. Хотя все бойцы прошли эту науку, но повторение - мать учения. Да и кто знает, как там оно будет, на узкой ночной косе Фрише-Нерунг?
Утром 24 апреля десантный отряд передислоцировался в поселок Пальмикен, который ныне называется Янтарным. Здесь Леопольд написал Рине свое последнее письмо, бодрое, веселое, только с одной тревожной строкой: «Если не вернусь, помни, я любил тебя. Будь счастлива». Но письмо это не отправил, а оставил у ординарца Короткова, у
Глава тринадцатая. Доты в дюнах
1
Поздними синими сумерками 25 апреля 1945 года у причалов прусского поселка Пальмикен ошвартовался катерный отряд. Тут были и низенькие деревянные тральщики, неустанные охотники за коварными немецкими минами, и быстроходные, юркие торпедные катера, не раз дерзко атаковавшие фашистские корабли. Теперь все они выполняли особое задание, принимали на борт десант.
Неподалеку от берега, ощетинившись крупнокалиберными пулеметами, курсировали бронекатера, отряд прикрытия.
Некрасов стоял перед коротеньким строем минроты, оглядывая бойцов, оружие, снаряжение. Как и у всех десантников, у него за спиной был набитый патронами вещмешок и автомат, на плечах - видавший виды ватник, на голове - пилотка. Многие офицеры батальона надели гидрокостюмы. Но Леопольд отказался:
– Не сахарный, не растаю, - может, при этом он вспомнил Москву-реку и свою Стрелку.
– В моем батальоне, - рассказывает Конов, - насчитывалось около 200 человек. Вооружены мы были автоматами, ручными и станковыми пулеметами. Взяли самое необходимое: сухой паек на двое суток, патронов, ручных гранат - как говорится, по силе возможности, мин - два комплекта. У минометчиков груз оказался самым тяжелым.
Моряки- катерники приглянулись пехотинцам -спокойные, ловкие, шутливые, будто каждый день десанты доставляли: «Довезем - не растрясем».
Пожалуй, тогда не все десантники знали, что среди морских офицеров, обеспечивающих этот поход, было три Героя Советского Союза: командир дивизиона торпедных катеров С. А. Осипов, капитан третьего ранга В. М. Старостин и капитан-лейтенант Свердлов, а командовал ими мастер торпедных ударов капитан первого ранга Кузьмин. Ему и поручено было доставить на косу Фрише-Нерунг Западный отряд пехотинцев, который возглавлял гвардии полковник Белый.
– Спокойно, - приговаривали моряки.
– Тихо. Слушаться команд. Не курить.
Началась посадка. Комбат Конов оказался на торпедном катере, в рубке, рядом с флотским лейтенантом. Роты разместились по суденышкам, и в полутьме гвардии майор их едва различал. Минометчики со своими «самоварами», ящиками боеприпасов находились на трех катерах-тральщиках КТ. Вместе с Некрасовым были Воронков, Шабанов, Ковалев, Гусев, еще несколько номеров и пехотинцы.
За низким, присадистым бортом колыхалась тяжелая вода почти так же близко, как на знакомой для Леопольда восьмерке, спортивной лодке. Но та вода была своя, москворецкая, в знакомых гранитных берегах. А эта - чужая, неизвестная, уходящая к невидимому темному горизонту.
Урча моторами, катера один за другим отвалили от причалов, забрали мористее и вытянулись в кильватерную колонну. Как свидетельствует запись в истории 83-й гвардейской Городокской дивизии, Западный отряд отошел от Пальмикена в 23 часа 15 минут.
Море было тихое, едва зыбило. Ничто не напоминало пехотных боев с грохотом, свистом пуль, облаками дыма. Прохладный, влажный ветер обвевал лица и был приятен. Но щемящая тревога не покидала пехотинцев и минометчиков. Тишина, бескрайнее море сулили всякие пугающие неожиданности. Полная луна освещала морскую гладь холодным и предательским светом.