Десант. Повесть о школьном друге
Шрифт:
В последних письмах оба мечтали, встретившись, обойти всех друзей. Но сейчас им не хотелось никуда заходить - ни к ребятам, ни в школу, ни в университет, никуда.
– Хорошо вдвоем, - вздохнула она, осторожно взяв его под локоть.
– Положим, не вдвоем - нас трое: ты, я и Москва.
И они зашагали по Замоскворечью. На Большой Полянке, потускневшей в военные годы, с облупленными фасадами, прохудившимися крышами, они ухитрились отыскивать самые радостные, веселые места. Не доходя до Малого Каменного моста, полюбовались «домом-пастилой», выкрашенным
– Полянка - Якиманка, Пятницкая - Ордынка - звучит как стихи, - смеялся Леопольд.
– Здорово, правда?
С наслаждением отыскивали они самые красивые здания: древнюю церквушку на Якиманке, особняки за литой узорчатой оградой на Ордынке, стеклянный корпус бывшей кинофабрики на Житной, покрытый белым изразцом домик на Спасоналивковском. Их восхищало многошумье Бабьегородского рынка и тишина Казачьих переулков, закованная в лед Москва-река и Стрелку напоминающая нос океанского корабля.
Замоскворечье сбросило заборы, которые пошли на дрова или сгорели от немецких «зажигалок», - и обнажились многие дома.
– Здесь Клава Ларичева живет, а здесь Нина Усачева, - говорила Октябрина.
– А вот там Сережа Кобозев… жил.
Рина заметила, что нет-нет, а Леопольд заговаривал о войне, о Городокской дивизии, о своей роте. Когда по горбатому Бабьегородскому спускались к Москве-реке, то, глядя на скопление бревенчатых домиков, он сказал:
– Вот в Городке похожие были улочки и домушки такие же… Горели, как свечки…
У готического особняка на Полянке, вспомнив Восточную Пруссию, сказал:
– Из таких вот окошек пулеметы бьют… - И раскурил свою короткую трубочку.
– А рота сейчас, наверное, на огневой стоит под самым Кенигсбергом… Ребята у меня знаешь какие? Замечательные. Колесова возьми. Горячий, душевный, всякому готов помочь. А Шабанов Абдулла. Говорит редко, падежи путает и числа. А мины кидать начнет - в немецкую траншею точно попадает. А есть еще Лисовенков Иван Лукич, ездовой, тот в самый огонь со своей лошадкой кинется…
Если бы Октябрина записывала, то составила бы именной список всей минометной роты с боевыми характеристиками на каждого бойца. Запомнилось ей еще одно рассуждение Леопольда. Проходили они по Якиманке, справа поднималась нарядная церковь Ивана-воина, слева - здание французского посольства, похожее на боярские палаты. Некрасов сказал:
– Понимаешь, в роте меня беспрестанно про Москву расспрашивают, какие улицы самые красивые, какие дома. Про театры, артистов, писателей. Чувствую себя богачом, и хочется свое богатство всем раздать. Как любят красоту! Я им и про этот особняк рассказывал.
– И Маяковского читал?
– Обязательно.
Как ни уединялись, их вскоре обнаружили. На углу Первого Спасоналивковского и Казанского переулков повстречалась Мария Яковлевна Мирзаханова. Преподаватель
– Рина, Леопольд! Слава богу, живы. Ты ранен? О! Ну ничего, до свадьбы заживет. Кстати, ты уже присмотрел невесту?
– Так точно.
– Кто же она?
– А вот она - рядом.
– Рина?
– она расхохоталась.
– Простите старуху. Для меня вы все дети. Я как-то и не представляю, что «бешники» женятся на «ашницах»… Поздравляю. Совет да любовь.
Когда на следующий день они нагрянули в школу, то на перемене в учительской их поздравили все учителя - и Николай Николаевич Лебедев, галантно щелкнувший каблуками своих солдатских ботинок, и Татьяна Родионовна Крюченкова, у которой под пенсне закипели слезы, и, конечно же, классная руководительница 10 «б» Серафима Дмитриевна Менделеева, седая как лунь. Серафима Дмитриевна их долго не отпускала и расспрашивала о планах на будущее. Будто война уже кончилась.
О будущем разговор возникал все чаще. День за днем расширяя круг своих путешествий, Рина и Леопольд вышли на Моховую, к университету.
– Вот он, мой второй дом… Может, и ты скоро там будешь?
– А почему бы и нет?
Тут- то Октябрина вспомнила одно его письмо:
«…Я, солдат, что знал, и то забываю, хотя стараюсь изо всех сил сохранить в памяти. Вчера доказывал бином, повторял химию… Впрочем, что я говорю, у меня есть друзья, а некоторые из них со временем будут инженерами, они мне помогут или просто «обманут тов. лектора». Помнишь, я рассказывал, как мой отец за пятерых экзамен сдавал? Не пропадем!»
В том, что Леопольд сам превосходно сдаст все экзамены, Рина не сомневалась.
– А куда ты поступишь?
– Раньше хотел в «Корабелку», а теперь… У меня же шанс есть. Гоша сказал, что хоть завтра могут принять в авиационный. МАИ - каково? Там и Зина Фалилеева учится. Буду строить самолеты. А?
– Прекрасно, - ухватилась Рина.
– Тебя, как фронтовика, сразу возьмут.
– Конечно.
Но ни завтра, ни через неделю в МАИ он так и не пошел.
Рина напоминала, он отмалчивался, переводил разговор на другое. Однажды, где-то в середине марта, сообщил ей о письме из полка - то ли от командира, то ли от начальника штаба.
– Понимаешь, разрешено, даже рекомендовано поступать в военную академию.
– Когда?
– Возможно, в самое ближайшее время. Надо сходить - узнать…
– Здорово. Ты же писал, что привык к армии, стал кадровым военным: «Расту в большого командира». Так?
– Прихвастнул немного, но в общем-то верно.
– Пойдешь?
– Непременно.
Но так и не сходил, не узнал.
Получилось так, что у Леопольда появились возможности остаться или хотя бы задержаться в Москве: незалеченное ранение, МАИ, академия - уже набиралось три веских причины. Вскоре неожиданно подвернулась и четвертая.